Меч космонавта, или Сказ об украденном времени
Шрифт:
— Так ить, засуха была и недород, а горючей жижи сколько смогли, столько и вычерпали, — стал сопротивляться Общак. Однако президент свел брови свои, образовав резкие морщины на лбу.
— Не противься и не перебивай, когда тебе человек правду говорит, — гаркнул Фискалий. — Впрочем, хватит о том. Ты мне лучше скажи, магистер срамных дел, отчего у тебя в мэрстве волхователи один за другим резвятся, смущают народ, отвлекают от труда и честного бизнеса, внушают ненависть к честно нажитой собственности, призывают все переделить?
— Да будет угодно Лучшему Президенту послушать меня. Я в прошлом годе семерых волхователей и уравнителей споймал и казнил лютой смертью, в нонешнем — еще трех. Всех предавал искусным пыткам, чтобы
— Волхвов принародно казнил, изобретатель? — с лукавством вопросил президент, немного поддавшись вперед и прищурив глаз.
— Принародно, господин Мистер Лучший Президент, — радостно подтвердил мэрин и осенил себя знамением дерева жизни, поднеся оттопыренный большой палец к носу.
— А вот мне из компетентных источников сообщают, что ты головы отсек изобретателям полезных приспособлений — механической сеялки и парового котла, способного двигать повозку?
— Так и это ж происки Преисподней, так ведь Блаженный Ботаник говорил.
— Это он для простаков говорил, а ты ж у нас умный, хитрый. Одни хоромы твои чего стоят, каковые ты отгрохал на выселке Бельвью, хозяйствуешь там, словно в имении своем, горничные девки толпами бегают. На честно нажитое непохоже. Говорено же было, что нет у тебя своей земли в мэрстве, а просто обозначены поля и выпасы, с коих тебе кормление идет. И жить тебе надлежит в казенном доме, каковой выделен в городище для таких как ты, народных слуг…
Думный клерк не раз наблюдал подобные сцены. Дело быстро кончалось тем, что разъегоренный мэрин ударялся в ноги президенту и, пуская сопли из носа, просил дать только срок на исправление всех дел.
Однако Общак не ударился в ноги. А наоборот с предерзостью огрызался, не замечая как пошли наливаться красным щеки президента.
— Так «возлюбить себя» велено, то есть не обижать. И ты об том говорил, господин Мистер Лучший Президент, и главный ревнитель древесной веры.
— Ну, прямо велели дураку богу молиться. Тут идея, которую понимать надобно фигурально, а не буквально…
Общак не угомонился, начал попрекал Фискалия, дескать, нехорошо, что молоть зерно дозволено на одних только президентских мельницах. Стеснение от этого большое.
Президент вдруг перестал хмуриться и как будто возбудил в себе веселие.
— Лукавишь ты, Общак. От одного только помола на президентских мельницах не оскудеет Теменская земля. Забыл что ли, как по твоему совету я эту меру вводил, поскольку на мельничные деньги мы выкупали пленников у ордынцев. Как же ты забыл, а!?
Крик президента оборвался, зато Общак с воплем исчез во внезапно открывшемся колодце. Немногие знали, что подземелье, хоть и существует, и есть там даже волки, но никого они съесть не могут, потому что сидят на цепи. А изрядно испуганного казнокрада через несколько часов выпускают на волю, после чего он уж сделает всё, чтобы не оказаться снова в президентском подвале.
Но не знал Фискалий, что к упавшему Общаку волки даже и не пробовали потянуться, щелкая зубами. Напротив забились они в углы, а молодые даже заскулили.
Не человеком пахло от сброшенного в колодец, а чем-то совсем незнаемым и страшным. Инда и вожак подался назад. Упавший вдобавок изменил свой облик и… встала голова молодого воина на грузное тело мэрина, и улыбнулись глаза, которые некогда принадлежали верному холопу князя Самотлорского — Адаптиду. Потом еще раз произошла перемена обличия — и физиономия Правдоруба слепо глянула в полумрак подземелья. Вожак еще сдал назад. Но тут увидел, что прямо перед ним — и тянутся не надо — лежит туша барана, из вспоротой шеи коего еще стекает кровяная струйка. Кровь пахла как кровь, даже еще лучше и ярче, запах предсмертного пота резко проникал в нос и наполнял волчьи жилы сладострастным трепетом. Зверь рванулся вперед и запустил трехдюймовые клыки в брюхо жертвы. И тут другие звери увидели, как их вожака поглощает мертвый баран — прямо подвижным животом своим, который был подобен водовороту. В него канула вначале волчья голова и толстая гривастая шея, потом передние упирающиеся лапы. Матерый хищник вдруг резко изнемог и оставил сопротивление, лишь по подергиваниям задних лап приметно было, что живой он еще. Вскоре вожак полностью скрылся в брюхе барана и ненадолго там все успокоилось, ежели не считать мелких подрагиваний. Волки, трусовато припадая задом к земле, подползли ближе, но внезапно баранья туша просто расползлась и из кучи требухи вновь восстал вожак, только весь облепленный слизью, живой, но не дышащий. Да и цепь уже не смыкалась на его шее, а лежала на полу…
По Новотеменскому шляху нескончаемой чередой тянулись к стольному граду повозки, телеги, кибитки, запряженные ездовыми свиньями и быками — те своими скотскими мозгами хорошо знали обязанность и понимали дорогу, потому не нуждались в управлении и понукании. Самое время было на ярмарке торговать, месяц фруктень заканчивался. Земля велика, торговля трудна и купцы лишь два раза в год на ярмарке собираются. Крестьяне везли в Теменск хлебное зерно, всякий овощ, мед, соленые огурцы и капусту в бочках, моченые яблоки и клюковку, сало в шматах, обернутых тряпками, клети с гусями и говорящими воронами, бутылки с пиявками. А надеялись закупиться семенами злаков, холода и дождя не боящимися, морозоустойчивыми поросятами и телятами, умными псами-овцеводами, сладким вином глюквейном, табаком гована, бумагой писчей, книжками-забавками друкария Федорова — про «глупого милорда» и такое прочее, ну и серебра хотели приобресть — для создания клада и выплата податей. За телегами брели тучные коровы, круторогие вожаки-бараны подгоняли стада овец, хотя и разумели, чем завершится сей поход в одну сторону. Цепочками брели таежные великаны — волосатые слоняры-мамуты, их выращивали самые богатые мужики. К великанам порой привязывали мохнатых носорогов — сей мощный зверь только в близком присутствии мамута смирнел и терял свое обычное упрямство. По обочинам гнали единорогов и барадов — некоторых, самых норовистых, со спутанными передними ногами. Гордые животные то и дело останавливались, тщась ущипнуть редкую травинку и почти не обращая внимания на погонщика (лишь твердая рука воина-наездника сможет полностью укротить их).
У мужика Петровича не все сегодня ладилось. Ездовой хряк Борька, супротив обычного, вел себя нервно, то начинал гнать вперед, пока не утыкался в задок переднего возка, то замирал, пока не принимались орать и вопить десятки возничих, коим не было пути. То и дело подбегали дорожные стражи, грозясь скинуть телегу с дороги. А поклажей являлись говорящие вороны в клетках — птицы особо ценные, учитывая, что разрешено их продавать во зверином ряду на базаре. (Умная ворона горазда и дом сторожить, предупреждая хозяина о ворах, любит мышек ловить и беспризорных кошек гонять, долбая их по макушке, а некоторые пернатые старухи способны судьбу прорицать, вещая о грядущих напастях, особливо грозах и пожарах.) Суетливы и крикливы были вороны, может, оттого, что прилетел к ним кавалер из леса, который так и сыпал словами: «Бабы в кучу, рубль нашел», «Петрович, не оборачивайся, у нас тут интим», «Эй, красавица, иди поближе и подними хвостик».
После одного сильного толчка на выступающем булыжнике послышался легкий треск, Петрович глянул на колесную ось, и тут пришлось ему обомлеть и удивиться. Не тому, что ось уже надтреснула. А тому, что снизу к днищу телеги прилепилось почти плоское серебристого оттенка существо, отчасти схожее с человеком.
— Ты кто будешь? — вопросил, несколько запинаясь, селянин.
— Я — тележник. Дух нечистый, проживающий в телеге. Ты меня не выдавай, не то ревнители веры за тебя ить возьмутся.