Меч мертвых
Шрифт:
Болдырь наконец-то посмотрел на него. Глаза у разбойника были светло-голубые, немного раскосые по-мерянски. Как две льдинки под белёсыми бровями на шершавом тёмном лице.
– О чём сказывать тебе? – спросил он глухо.
Искра опять опустил лук:
– Помнишь, может, зимой ваше становище потревожили? Твои люди погнались, да сами домой не пришли?..
– Как не помнить…
– Это я там был, – сказал Искра. – И видел я, как вы боярина нашего принимали. Как гостя самого дорогого! А теперь он суложь твою своим отрокам бросил, тебя в некоей измене виня!.. Знать хочу, что у вас с ним за сговор был. И рассорились отчего!
Болдырь медлил, поглядывая то на него, то на Милаву. Страхиня больше не грозил сломать женщине шею, но от себя не пускал. Она, впрочем, и не рвалась. Варяг нашёл взглядом Кудельку. Та с закрытыми глазами стояла около Харальда, и на лице у неё было страдание. Лекарские труды она совершала легко. А вот неприметная порча, напущенная на Замятничей, дорого ей обходилась. Страхиня забрал бы её боль, если бы умел. Но он не умел.
– Ты, Болдырь, знаешь хоть, перед тобой кто? – вдруг спросила Крапива. – Тебе терять, видно, нечего, так и нам тоже. Замятня Тужирич, верно, уже по нашему следу пустился. Здесь будет, пока ты раздумываешь!..
Прежде чем уходить с островка, боярин Замятня заглянул в клеть к Свияге. «Кто увёл?» – спросили увечного на рассвете, когда хватились Милавы. «Не знаю», – ответил Свияга чистую правду, и от него отступились – что взять с полуживого. Тем более что за протокой вскоре нашлись чужие следы и стало понятно, в какой стороне ловить похитителей. То, что женщину выкрал Болдырь или люди его, ни у кого не вызывало сомнений. Меньше всех в этом сомневался дозорный, получивший железным боярским кулаком в поддыхало и до сих пор блевавший на берегу.
– Здесь полежишь, – сказал раненому Замятня. – Поспешать нам надобно, не взыщи. Нынче же затравим собаку волкохищную и вернёмся. Если только сами живы останемся…
– Тебе удачи, боярин, – тихо отозвался Свияга. – Ждать буду.
Его не бросят, он это знал. Повязка, привитая Милавой, хорошо легла на его рану, утешила. Под утро он сумел даже уснуть и теперь чувствовал облегчение. Сулило оно ему жизнь? Или было предсмертным? Он не думал об этом.
Замятня Тужирич вышел из клети. Синий сапфир в рукояти меча при его бедре вбирал тусклый свет последнего дня.
Рассказ Болдыря был коротким и страшным. Оказывается, люди Замятни в самом деле ещё с осени протоптали к нему дорожку, а после перелома зимы довелось и самого боярина принимать. Тогда-то узнали разбойники о посольстве новогородском, готовящемся весной. «Ты, Болдырь, хуже некуда обоих князей раздразнил, – сказал вожаку Замятня Тужирич. – Рюрик уже заставу на порогах воздвиг и не далее как летом тебя отсюда повыкурит, даром что ты Сокольими Мхами огородился. Варягам-то в болотах воевать не впервой…»
Болдырь и сам понимал, что ватаге его постепенно приходил кон. Пора было убираться в иные места. Но глухой зимой по лесам только смерти искать; следовало выждать до лета, однако лето сулило грозу. «Особо же если Рюрик с нашим Военежичем замирятся», – предрёк Болдырю Замятня. «Ну да не пугать меня ты к нам припожаловал? – спросил тот. – Дело если есть, сказывай…»
И Замятня сказал. Такое, отчего у разбойников поначалу волосы поднялись дыбом. Следовало им подстеречь задуманное Вадимом посольство – и всё перебить до последнего человека. Да спрятать корабль, на котором те поплывут. За такой подвиг Замятня пообещал ватажникам долю добычи. И невозбранный путь в любую сторону через новогородские земли.
Кое у кого из Болдыревых ближников, слушавших боярина вместе с ним, тут и разгорелись глаза. Однако сам вожак здравомыслия не потерял. Он не первый год налетал на купцов, так что душ, без правды загубленных, на его совести было в достатке. Но княжеских послов истребить?.. Вот за что можно было на свою голову дождаться и Перуновых молний. Опять же видел Болдырь, сколь жестокая нужда погнала к нему боярина. У себя в болотах он был ещё очень силён, хоть и становились те болота понемногу для него мышеловкой. Он принялся торговаться с Замятней и наконец выторговал: кто там на кого нападёт и кого вырежет, не его, Болдыря, дело. Он лишь примет корабль и мёртвых на нём и хорошенько запрячет…
– Вот, стало быть, – сказал Искра задумчиво, – что за новую дань боярин всю зиму приискивал для князя Вадима, вот он какие пути-дорожки разведывал… Ну, а рассорились вы с ним почему?
– Корабль уплыл у него, – усмехнулся разбойник. – Сам сохранить не сумел, а я виноват вышел. Вернуть мне велел, чего я не брал, день дал сроку. Я вот не поспел, так он… пёс шелудивый… Милавушку…
– Сам бы со своими гриднями и искал! – плюнул чернявый. – Ещё дольше бы провозился!
– Что?.. – спросила Крапива. – Сыскали никак?!
– Ночью нынешней и сыскали, – просто ответил Болдырь. – Да там, где никто не думал найти. Вели, вели его по болотам, а он назад в Мутную чуть протокой не выплыл. Собака взлаяла, потому только и завернули туда…
– Собака?..
– Ну да. На самой лодье сидит. А лодья в корягах днищем застряла. Мои там плоты сейчас рубят, добраться хотят.
– Плоты? – быстро сопоставил Искра. – Где ж челны ваши?
– А на челнах, – сказал Болдырь, – половина ватаги моей прочь отбежала. Не захотели молодцы между трёх огней оказаться…
– Веди, – велел молодой Твердятич. – Спешно веди, чтобы всем нам в этот третий огонь как раз не попасть!
И когда уже двинулись, сам себя спросил о таком, что уста не решались произнести вслух. Своей волей Замятня Тужирич с Болдырем сговаривался, торговался и обещал?.. Или… Страшно даже помыслить…
Озеро, посреди которого лежал застрявший корабль, было обширным, но неглубоким. Над ним переползали клочья тумана, и вместо корабля вначале предстало его перевёрнутое отражение: ни дать ни взять чёрный лебедь в чёрной воде.