Меч на закате

Сатклифф Розмэри

А между тем у Гэнхумары начались роды.

— Как ты думаешь, сколько это продлится? — спросил я у нее. Остальные, по большей части спешившись, исследовали берег.

— Я не знаю. Я никогда не рожала раньше… думаю, это не очень надолго… о, но мне уже так больно, Артос… я не знала, что будет настолько больно, — она прервала свои слова, слегка задохнувшись, и я снова почувствовал, как напрягается ее тело и как ее колени судорожно и конвульсивно подтягиваются вверх. Я крепко прижал ее к себе и держал, пока схватка не окончилась.

Потом она торопливо заговорила снова:

— Артос, найди мне укрытие… какую-нибудь впадину среди кустов и подстели мне самый сухой потник, который сможешь отыскать, чтобы ребенок не лежал, как звереныш, в воде…

— Нет…. — глупо начал я.

— Нет, послушай, потому что у нас нет выбора. Я сказала тебе, что знаю, что делать. Дай мне свой нож, чтобы отделить жизнь ребенка от моей, и я прекрасно справлюсь, если ты приглядишь, чтобы ничто не приблизилось ко мне из леса, пока я буду… занята.

Но внезапно я понял, что тоже знаю, что надо делать, и, не дожидаясь, пока она закончит говорить, развернул Сигнуса к полузатерянной пастушьей тропке, которая вела от брода к холмам.

— Я знаю лучший путь. Продержись еще немного, сердце мое, и у тебя будет и более надежное убежище, чем сырая яма среди кустов, и женщина, которая тебе поможет.

— Артос, я не могу… я не смогу долго выдержать езду на лошади.

— Совсем немного, — сказал я. — Потерпи немного, Гэнхумара, — и крикнул Фарику и командиру патруля:

— Фарик, слушай, я отвезу Гэнхумару в деревню Друима Дху. Двое из вас поедут со мной, а остальные пусть подождут здесь повозку и переправятся вместе с ней, когда спадет вода. Кабаля оставьте с собой.

— Но ты никогда там не был, — Фарик направил лошадь вверх, на бровку затопленной дороги, и остановил ее рядом с моей.

— Был один раз — шесть или семь лет назад. С тех пор я несколько раз проезжал рядом во время охоты.

— И ты сможешь найти ее снова?

— Даст Бог, я найду ее снова, — отозвался я.

Обрывки облаков плыли почти над самыми холмами, и слабое сияние промокшего желтого заката било мне в глаза, и Гэнхумара мертвым грузом висела на моей левой руке, когда я, поднявшись в прощальном неистовом свете угасающего дня на последний заросший вереском гребень, на мгновение остановился и с почти болезненным облегчением посмотрел в неглубокую высокогорную долину, которую однажды видел раньше.

Но родная долина Друима Дху не была тем мирным местом, каким она показалась мне в тот, другой раз. И здесь, как и везде, мелкий ручеек, журчавший над своим ложем из пятнистых, как форели, камней, взбесился и превратился в ревущий поток, который вырвался из своего русла и проложил себе новое, и оно углублялось и расширялось у меня на глазах, пока я направлял Сигнуса по спускающейся вниз тропе; струи мутной воды отрывали огромные куски берега и расползались все шире и шире, бурля и закручиваясь водоворотами, которые были уже в опасной близости от небольшого скопления торфяных хижин, укрытых за терновой изгородью. По всей неглубокой чаше долины были рассыпаны люди, которые пытались согнать мычащий, перепуганный скот на более высокие участки земли, пока другие, и среди них женщины, стоя по пояс в воде тщились сдвинуть с места вырванные с корнем кусты и разные обломки, преградившие истинное русло ручья.

Сквозь рев воды до нас долетали их крики и лай пастушьих псов, слабые, пронзительные и отчаянные; они донеслись даже до Гэнхумары, и она повернула голову, чтобы взглянуть в расстилающуюся перед нами долину — Что… это за место? — спросила она, а потом ее голос внезапно задрожал от страха. — Артос, что это за место? Эти маленькие земные холмики? Артос, ты, что, везешь меня в Холмы Фей?

— Холмы Фей, или деревню Друима. Это одно и то же.

— Это плохое место! — вскрикнула она. — Все Холмы Фей — плохое место!

— Не для меня и моих близких, — ответил я. — Послушай, Гэнхумара, я был там внутри. Это обыкновенный дом, как покои твоего отца. Я пил там вересковое пиво, и мне это ничуть не повредило. Друим Дху и его родичи — наши друзья.

Она больше не возражала, но, думаю, страх не оставил ее; он просто был поглощен неотложными требованиями ее тела.

Слава Богу, деревня была на этой стороне ручья; я спустился туда сопровождаемый по пятам Фариком и Конном. Мимо нас, пошатываясь, проковылял невысокий смуглый человечек, который тащил за собой кусок изгороди от овечьего загона; его затуманенные глаза, казалось, не видели нас, пока он почти не прошел мимо. Потом он обернулся, не узнавая меня даже тогда, и свирепо спросил:

— Что ты здесь делаешь, большой человек на большой лошади? Это наш дом; поезжай к себе!

— Великий Боже, приятель, вы встречали меня лучше в прошлый раз, когда я был здесь, — сказал я и увидел по его словно прояснившимся глазам, что он узнает меня.

— Артос — милорд Артос!

— А что до того, что я здесь делаю, — путь в Крепость Трех Холмов отрезан разлившимися ручьями, а у моей жены уже начались роды, поэтому я привез ее к Ите. Она в доме?

Он покачал головой, а потом кивнул в сторону маленьких фигурок, копошащихся возле преграды.

— В доме скоро будет вода, если мы не сможем ее отвернуть.

— А пока я отнесу туда свою жену. Пошли ко мне Иту — как только я смогу, я приду и займу ее место.

К этому времени я уже спешился, держа на руках почти потерявшую сознание Гэнхумару. Мой маленький собеседник заковылял прочь, к той отчаянной схватке, что разыгрывалась возле перекрывающего ручей завала, а я крикнул остальным двоим:

— Привяжите лошадей, а потом спуститесь и помогите с этой запрудой. Я скоро присоединюсь к вам.

Я нашел дом по перистой струйке дыма, поднимающейся над гребнем его поросшей кустами крыши, и по доносившемуся оттуда запаху; и, поднырнув под притолоку, спустился вместе с Гэнхумарой по четырем торфяным ступенькам в продымленную темноту. В первое мгновение мне показалось, что там никого нет, кроме Старейшей, которая выглядела так, словно и не вставала со своего табурета, и кучки столпившихся вокруг нее детей, глазеющих на меня исподлобья, точно дикие зверьки. А потом из-за ее спины послышался тонкий беспокойный писк, и я увидел еще одну женщину, которая сидела у дальней стены, склонившись над ребенком, которого он держала на коленях.