Меч Сварога
Шрифт:
И тогда Китаврул и бог Хорс обратилися к Гамаюну, и дала согласие птица. И тотчас Китаврул и птица Гамаюн возвели на Алатыре чудный храм.
Был построен храм на семи верстах, на восьмидесяти возведён столбах — высоко-высоко в поднебесье. А вкруг храма посажен Ирийский сад, огорожен тыном серебряным. И на всех столбах стоят свечки, что вовеки не угасают.
Был тот храм длиной шестьдесят локтей, в поперечину — двадцать, и тридцать — ввысь. Были в храме окна решётчатые, были двери в храме чеканные. Был внутри он обложен золотом и каменьями самоцветными.
Вот каков был храм на Алатырь-горе, что построили за единую ночь и который стоял много тысяч лет.
С тех пор на земле тоже храмы строят по образу Алатырского храма. Украшают их ликами чудными полуптиц и полуконей — первых волшебных зодчих.
На самом почётном месте устанавливают алтарь, названный в память о Бел-горюч камне и великой горе Алатыре. Алтарь украшали лики богов, увитые виноградными лозами в память о саде Ирийском.
А златые врата заалтарные означают те Золотые Врата, что пускают в Вышнюю Сваргу… И свет в храм изливается с-под верхних сводов, из светильника в виде Солнца, — того, что хоросом называют в память о Хорсе Великом.
Вот только о том, откуда слова те, и почему все храмы украсили птицы и полукони волшебные, люди вспоминать будут редко… Слишком давно это было… Лишь сказка с тех пор и осталась.
Как Купала да Кострома, дети Огнебога и Купальницы, обратились в цветок
Бог Луны и Огня, бог тризн и крады и домашнего очага, сам Семаргл сын Сварожич, стоит на небе в ночи лунные стражем Ирийских врат, не пуская в мир силы зла.
Отвечал он так богине Купальнице, что звала его на Русалии:
— Мне всю ночь до рассвета нужно не спать, в небесах мне на страже нужно стоять, дабы Лютый Змей не приполз из тьмы, жито в поле широком бы не потоптал, молоко у коров бы не отобрал, а у матушек — малых детушек.
Лишь раз в году, в день осеннего равноденствия, нарушается заведённый порядок. И в ту ночь, когда тьма сравняется со светом и день на убыль идёт, Семаргл сын Сварожич сходит с поста, откликаясь на зов русалочий.
И тогда ночь становится дольше дня, и потому в мир дымкою лёгкой проникает незримое зло, будто тень от облачка пробегает…
Однако ночное время не есть лишь время коварства и зла. Это и время любви, и пора зарождения жизни…
В эту пору русалка Купальница сияет такою дивной красою, что Семаргл забывает обо всём на свете. Оставляет свой пост у Лунных врат Ирия и нисходит к русалкам на игрища. Он идёт, как скатываются при обрядах с гор огненные колёса, но гаснут затем они в тёмной воде…
Отвечает русалка Купальница на любовь Огнебога Сварожича. И их любовь то пылает жарче и ярче пламени, то струится, как реченька быстрая, то трепещет нежнее ветерка на рассвете до явления Красного Солнца…
А затем, в день летнего солнцестояния, на девятом месяце по срокам родильным, у Купальницы и Семаргла
В тот же день и ночь завершаются Русалии и начинаются игры Купальские…
Итак, пришло время летнего солнцестояния, когда Солнце на зиму поворачивает. И тогда Великий бог, Хорс сын Суревич, полон сил. И дольше всего водит он по небу колесницу Солнца.
Но вращает уже Велес Сурич великое Сварогово колесо — что есть звёздный небесный круг, и что крутится на оси — копьё Перуна Сварожича. А значит, с этого дня пойдёт ясный свет помалу на убыль. Вскоре Солнышко сбросит жар, — и медленно, по минуточкам, день также начнёт умаляться…
Но пока ещё играют в чистом поле звёздные дети-близняшки, Купала и Кострома. И мальчик Купала златовлас, светел ликом, и очи его синие, как вода. А сестра его Кострома, рыжекудрая, бойкая и трепетная, как языки пламени.
Неразлучны братец с сестрою, и дивятся они земному миру, и лесам тёмным, и полям чистым, и небу широкому, звёздному…
Близняшками родились Купала с Костромою, и только тем различали их, что любила Кострома на огонь смотреть, веселилась, прыгая через костёр; а Купала любил больше воду озёрную и слушал, как плещутся в волнах русалки…
По преданию, когда-то давным-давно прилетали на Русь Ирийские птицы.
И первою птица печали — Сирин. Она пела чудесные песни, сидя на кусту калиновом. И кто слушал её — тот терял память, следуя за Сирином в Навь.
А рядом, на малиновом кусточке, птица Алконост пела песни рассветные. И столь они были прекрасны, что и разуму внять невозможно было. И как начинала птица Алконост чудно и сладко те песни петь, так всякая душа трепетала, как цветок на поветрии утреннем.
И говорила тогда мать Купальница брату и сестре — Купале и Костроме, держа весло и отправляясь в плаванье по морю снов:
— Вы не слушайте в ночи птицу Сирина! Не садитеся под калинов куст! Сладко Сирин поёт-распевает, но кто слышит её, умирает — и ступает в Навь за Вечерней Зарёй… Вы идите-ка утром ко кусту малинову, слушайте Алконостовы песни, радуйтесь цветущему полю, ждите там Зарю-Зареницу…
Не послушались Купала и Кострома предостережений матушки Купальницы. И тайком сбежали они в чисто полюшко — послушать в ночи песни Сирина, а на утренней заре — Алконоста…
…Во долинушке калинушка стоит, птица Сирин на калинушке сидит, под калиною сидит брат Купала… Рядом во долинушке малина — на малине сидит птица Алконост, под кусточком малиновым — Кострома. Слушают они песни чудные.
И Купала заслушался песнею Сирина, что казалась журчанием ручейка иль плесканием волн на закате.
Позабыл Купала обо всём на свете и, закрывши глаза, забылся. И тогда унесла его птица Сирин за тридевять земель в Навье царство…
А сестрица его Кострома песней птицы Алконоста заслушалась. Словно всполохи солнца на море узрела иль мерцанье Зари на рассвете. И не видела Кострома, как пропал её брат Купала…