Меч Тамерлана
Шрифт:
Данияр наблюдал за ней.
– Вот так-то лучше. Теперь только ты и я… Не волнуйся, я отдам тебе его. Как только будет безопасно.
Катя открыла рот – не потерял бы, – но, уловив иронию в глазах Поводыря, осеклась.
– Что делать будешь? – оставшись без иглы, она опять почувствовала собственную беззащитность и зависимость от Данияра. Будто с этой самой минуты вверила ему в руки собственную жизнь.
«Хотя чего уж там… Я давно в его руках», – отозвалось в висках.
И Катя покраснела. Дотронулась до горящих щек, словно проверяя, не полыхает ли на них пламя в самом деле, потупила взгляд.
– Нам нужны деньги на билеты… В этом мире просто так никуда не поедешь, – проговорила.
Поводырь посмотрел строго:
– Не переживай, это моя проблема. А ты продолжай плестись слепым котенком, пока не решишь, что готова к чему-то бoльшему.
Не дожидаясь, пока она ответит, он развернулся и вышел в коридор, а уже в следующее мгновение за ним тихо захлопнулась входная дверь.
Катя прислушалась к тишине – в ней оглушительно, по нервам хлопнули створки лифта, на котором уехал Данияр. Проскрипел механизм, увлекая его за собой. Кажется, девушка слышала, как стукнула дверь подъезда, но это уже, вернее всего, не Поводырь – он уходил в свой мир, едва ступал в кабинку; Катя пару раз наблюдала, как он входил в лифт и не выходил из него, как не выходил и из подъезда. «Всегда в пути», – усмехался, когда она пыталась узнать у него, как так получается.
Сейчас она тоже была уверена, что он просто исчез из мира людей. Как обычно. Здесь он просто наблюдатель. От этой мысли стало горько, хотя Катя за все четыре года никогда не позволяла ему стать кем-то еще. Но иногда ловила на себе задумчивый взгляд юноши, удивлялась, если объятия становились чуть дольше обычного, и всячески отталкивала, сама не понимая зачем. Он остался в мире людей, чтобы быть с ней, чтобы она не осталась одна. Но память о другом, которого когда-то по детской наивности подпустила так близко в свое сердце, не отпускала, колола в груди, то и дело рассыпаясь под сердцем мучительно горячим пеплом.
Отбросив странные мысли, которые цеплялись за образ Данияра, Катя отправилась собираться. Им предстояли перелет, а потом пешее путешествие в горы. Удобная обувь, теплая одежда, куртка, запасная футболка, средства гигиены – Катя методично собирала вещи, укладывала в небольшой рюкзак.
А беспокойство нарастало.
Катя выпрямилась, прислушиваясь к царившему в груди смятению, достала из круглой плетеной шкатулки серебряное колечко. Бирюза, аквамарин, изумруд и лазурит – Ярушка, Истр, Олеб и Енисея. Колечко давно стало ей мало, нужно было бы отнести ювелиру, чтобы увеличить размер, но Катя боялась, что, вмешавшись, разрушит тонкую связь – единственное, что она берегла и боялась потерять в мире волхвов и мороков. Погладив гладкие камни и посмотрев, как они сияют, наливаясь силой, немного успокоилась: друзья живы, и с ними все в порядке.
Енисея и Олеб растят малышку Алтаю – смешную, ясноглазую – и ждут второго ребеночка. Ярушке уже за двадцать, большая мастерица по части волшбы, Стар хвалит ее, зовет в Аркаим, только Ярослава все больше с Могиней по дальним лесам и заимкам хаживает. Истр ушел на обучение к северным народам.
Обо всем этом Катя знала из редких разговоров с Ярославой – та нашептывала новости Алатырю, Катя слышала их, будто подруга ей на ушко шептала. Ответить не могла – не знала как. Но весточкам была рада, хоть и скреблось иной раз тоскливое: не сплоховала ли она, перебравшись в Красноярск, может, нужно было к Могине, Стару, рука об руку с Ярушкой и Истром? Что бы умела она сейчас?
«А Данияр тебе об этом четыре года твердит», – услужливо напомнил внутренний голос.
«Я все равно не могла поступить иначе», – вздохнула она, имея в виду, конечно, ту ночь в коридоре времен, когда она освободила Недолю и позволила ей уйти, подарив свободу. С тех пор она всякий раз вздрагивала, когда слышала новости о больших авариях и катастрофах. Несколько раз ей казалось, что она видела в толпе зевак или участников событий девушку с прямыми темными волосами, смотревшую исподлобья на окружающих, а в руках сжимавшую длинный и узкий меч. У Кати всякий раз падало сердце. Но, сколько потом она бы ни вглядывалась в экран, кадр за кадром просматривая повторы роликов, больше той девушки не видела.
Это было похоже на сумасшествие.
– Просто в тебе говорит нечистая совесть, – со свойственной ему прямотой и бестактностью отметил Данияр, когда она неосторожно поделилась с ним одним из таких видений.
Катя тогда вспылила.
И поняла, что он прав: чем больше она прокручивала в памяти ту ночь в коридоре времен, тем меньше оставалось уверенности, что она поступила правильно. «Не стоило Гореславу отпускать», – вот к какому выводу подталкивала ее интуиция.
Сейчас внутренний голос об этом громко кричал.
Сжав в кулаке футболку, Катя медленно опустилась на кровать.
– Что же делать? – в которой раз спросила себя. – Что, если я опоздала и сестра уже оказалась в руках Флавия? Что, если все эти болезни и катастрофы в мире – только начало всех бед?
За окном скользил вечер. Все громче шумел город, погружаясь в праздное безделье накануне выходного дня.
Отложив футболку Катя открыла жестяную коробку из-под печенья, посчитала нехитрые сбережения. Сунула в карман куртки, которую планировала завтра надеть.
Достала из кармана сотовый, набрала Рауля Моисеевича. Тот откашлялся, прежде чем ответить:
– Внучка, я хорошо, – не дожидаясь вопроса, отозвался.
– Врач приходил?
– Да. Таблеток прописал… Других… Кхе-кхе… Послезавтра еще придет, сказал.
– Тебе в больницу надо, дядя Рауль. – Она с тоской подумала, что уезжает сейчас так не вовремя. Что может понадобиться ему. Словно угадав ее мысли, Рауль Моисеевич проговорил:
– Дочка приезжала, наготовила у меня тут. Так что не волнуйся.
Дочка. В самом деле, кто она, Катя Мирошкина, ему? Катя закусила губу, почувствовав укол ревности, но тут же прогнала с горечью.
– С отцом-то переговорила? – спросил дядя Рауль.
– Да… Мне уехать надо будет ненадолго.
Рауль Моисеевич закашлялся, на этот раз особенно долго. Катя отчетливо поняла, что ему становится хуже, посмотрела через отражение в стекле на настенные часы – полседьмого вечера; если вырваться прямо сейчас, то около восьми она уже будет у него.
Сердце упало и, подскочив, забилось часто-часто: в отражавшейся в стекле узкой полосе света из коридора проступил яркий узор на стене, а следом за ним в просвете промелькнул темный силуэт. Девичий. Темные волосы рассыпались по плечам тяжелыми змеями, взгляд мутный, будто безумный. На искусанных в кровь губах застыла растерянная улыбка. Катя резко обернулась и посмотрела в коридор.