Меч в рукаве
Шрифт:
Два гравиудара подряд – не столь мощные, как у Палланта, но шедшие один за другим – отшвырнули Титана назад, а третий, нацеленный более точно, сбил его с ног и поволок к перегороженному рухнувшей подвеской входу.
Три стремительные тени возникли под сводами тоннеля, промелькнули над полем прошедшего сражения (точнее, избиения младенцев) и подобно звену истребителей кинулись вдогонку кувыркавшемуся по асфальту Палланту. Последнее, что успел заметить Мефодий прежде, чем Титан исчез за поворотом, было то, что он развернулся и улепетывает, отрываясь от земли с максимальным ускорением…
Внешность легендарного Джейкоба говорила сама
Смотрители общались между собой без помощи слов, телепатически, но Мефодий приблизительно догадывался, о чем говорят сейчас направленные друг на друга выразительные взгляды Гавриила и Джейкоба: Титан, естественно, ушел, но сам факт того, что он дал деру и никто при этом не пострадал, уже можно считать победой. Однако на лицах у присутствующих смотрителей радости тем не менее не было…
Третий смотритель, которого величали Свенельдом, занимался тем, что корректировал память вытащенным из «Волги» и чудом не свернувшим себе шеи патрульным. Теперь оба милиционера, придя в себя, будут готовы побожиться, что тот тягач, что опрокинул подвеску со знаками при въезде в тоннель и перевернул их «Волгу», имел владикавказские номера и не мог уйти далеко.
Мигель и Мефодий скромно стояли возле своего помятого «Рэнглера» и терпеливо дожидались дальнейших распоряжений. Тело Мефодия от соприкосновения с тоннельной стеной двигалось как на шарнирах. На стене, на высоте приблизительно трех метров от пола, так и остался в бетоне горельеф Мефодиевой спины.
Мигель выглядел еще хуже. Весь ободранный и оборванный, словно Джеймс Бонд в финале одного из своих фильмов, он красовался вдавленными на лбу и щеках продольно-поперечными полосами, которые оставила ему на память радиаторная решетка милицейской «Волги». У подошедшего после скоротечного немого брифинга Джейкоба сия геометрически правильная, но совершенно не украшавшая Мигеля отметина вызвала легкую улыбку, тут же сошедшую с его лица.
– А-а-а, помню тебя, мальчик, парализующий взглядом всех, кого не лень! – признал Джейкоб своего давнего деблокированного. – Значит, это ты отвечал за проведение разведрейда?
Стараясь сохранять достоинство, Мигель утвердительно кивнул.
– Интересно же ты интерпретировал приказ «обнаружить и доложить»! Дачный поселок сейчас слагает небылицы о нечистой силе, что устроила шабаш на даче одного, к слову сказать, довольно высокопоставленного землекопа, и о летающих бетономешалках; дорожная служба чешет головы над дырками в асфальте, а перед тоннелем… – Джейкоб указал в тот конец, где поперек дороги лежала сбитая подвеска со знаками, – … толпа автомобилистов уже открыла митинг!
Из чувства справедливости Мефодий хотел взять вину на себя (тем более что в действительности так оно и было), но Джейкоб перехватил его благородный позыв, и в мозгу новобранца ярко вспыхнуло: «МОЛЧАТЬ!». Рот Мефодия как
– Смотритель Гавриил! – рыкнул Джейкоб на стоящего за его спиной Мефодиева деблокировщика. Тот вошел в поле зрения босса и показал, что внимает каждому его слову. – Забирайте этих двоих в «контору», произведем разбор полетов, глянем в их «черные ящики»… Смотритель Свенельд?
– Я закончил! – поднимаясь с колен, отозвался Свенельд – седобородый, но одетый очень даже современно и со вкусом старец.
– Проваливаем отсюда! Смотрители Тенгиз и Иошида не смогут вечно изображать ремонтные работы, а мне не хотелось бы опять злоупотреблять чужим вниманием и шарахать усмирительными сигналами направо и налево – мы и так благодаря этим двум «чудотворцам» сегодня засветились больше, чем следует…
Через минуту в тоннеле остались только очнувшиеся милиционеры, проклинающие чертов тягач, что разбил их новенькую «Волгу». Джейкоб, Свенельд, а также помогавшие им в блокировании дороги смотрители Тенгиз и Иошида покинули тоннель своим ходом. Мигель и Мефодий прошмыгнули мимо столпившихся возле выхода автомобилистов на «Рэнглере» вместе с расположившимся на заднем сиденье Гавриилом.
По пути домой Гавриил не произнес ни слова, но выражение его лица предвещало, что он еще спляшет на их, Мигеля и Мефодия, косточках.
Штаб-квартира – она же «контора» «Heavens Gate» – занимала один из старинных кирпичных особняков на окраине Староболотинска, построенных еще в девятнадцатом веке кем-то из местных купцов. Внешний облик «конторы» ничем не выделялся на фоне окружающих ее административных многоэтажек, и вдобавок ко всему ее надежно маскировали густые кленовые насаждения. Мефодий сам множество раз проходил мимо этого места, но за все годы проживания в городе не удостоил неприметную постройку даже мимолетного внимания. Так что о нахождении за высоким забором «Небесных Врат» говорила лишь бронзовая табличка, в точности повторяющая визитную карточку Мигеля, разве что телефоны на ней были указаны обыкновенные, городские, а не пятнадцатизначные «служебные».
«Контора» и впрямь занималась оказанием всевозможных юридических услуг, но трудились в ней не рядовые землекопы, а юристы-агенты под руководством такого же, как и они, агента-зицпредседателя. А сколько таких «контор» и «конторок» было разбросано по просторам необъятной России и остального мира, Мефодий не знал, а спрашивать об этом у ведущего их на заклание Гавриила момент был неподходящий…
Джейкоб всей массой своего могучего тела развалился в гаврииловском кресле, сам же Гавриил и его заместитель Свенельд предпочли довольствоваться скромными исполнительскими стульями. На стульях восседали и двое незнакомых Мефодию смотрителей – Тенгиз, прибывший на подмогу из южного сектора, а также телохранитель и ближайший советник Джейкоба Иошида.
Разумеется, Исполнителям сесть никто не предложил – если тебя вызывают на ковер, то предлагать это вовсе не обязательно. Мигель стоял чуть впереди, Мефодий на полшага сзади, как того и требовала сегодняшняя ситуация: основные шишки будет ловить мастер, а уж что в него не попадет, то достанется новобранцу. Впрочем, Мигель не больно-то и переживал – сказывался почти пятивековой стаж, за который этот прокол, как сам он признавал, являлся для него далеко не первым и даже не десятым. Однако Мефодий, несмотря на хладнокровие своего опекуна, чувствовал себя немного не в своей тарелке.