Меч в рукаве
Шрифт:
И она ушла…
«Сегодня точно как тряпка половая», – подумал вымотанный вконец Мефодий, но все-таки собрался с силами и кое-как стянул с ноющих ступней эти колодки, которые еще утром он называл ботинками. А затем с неохотой поднялся и прошел на кухню, дабы разогреть на ужин остатки сегодняшнего обеда.
По возвращении обратно в комнату Мефодий собрался было поднять с пола и вернуть в прихожую брошенные возле дивана ботинки. Но едва он нагнулся, как из нагрудного кармана пиджака тут же выскочила и зазвенела по полу мелочь, а следом за ней выпорхнул небольшой – в половину игральной карты – листок плотного эмулированного картона… Ну конечно! Как же Мефодий мог про нее забыть! Визитная карточка незнакомца из парка. И судя по всему,
Да, хорошо бы…
Для рядового посетителя парка незнакомец выглядел странновато. Весь его облик говорил о том, что этот молодой, крепко сложенный человек просто обязан принадлежать к деловому миру: длинный легкий плащ, просторные и явно шитые на заказ брюки, элегантные и, по всей видимости, безумно дорогие туфли (Мефодий сам мечтал о таких). Такому, как он, скорее пристало прогуливаться возле дверей престижных банков, фирменных магазинов либо у парадного входа в казино в обнимку с пышногрудой красоткой. А потому вызывала недоумение цель его визита сюда – в место отдыха интеллигентных пенсионеров, мамаш с колясками, отцов, катающих на загривках детей постарше, да прогуливающих лекции студентов с пивными бутылками в руках.
Незнакомец шел по алее не спеша, держа руки в карманах и щурясь от яркого весеннего солнца. Легкий ветерок колыхал полы его плаща и доходившие до плеч черные, как гудрон, кудрявые патлы. Он степенно приблизился сначала к знакомому Мефодию пейзажисту, что выставил на обозрение у края аллеи свои работы, оценивающе осмотрел их, а затем перевел взгляд на заканчивающего очередной портрет Мефодия и зашагал к нему.
Мефодий недолюбливал современных «хозяев жизни», а потому намеренно игнорировал остановившегося напротив незнакомца: поправил грифели карандашей, протер поверхность этюдника и сиденье своего стульчика, не торопясь попил водички, при этом не упуская из виду пристально изучающего его холеного брюнета. Складывалось впечатление, что того интересовал сам художник, а не прикрепленные к крышке этюдника образцы его ненавязчивой саморекламы – лица улыбающихся красавиц в соседстве с личиками розовощеких младенцев. Закончив наблюдать за суетящимся вокруг этюдника Мефодием, незнакомец покосился на трех любопытных подростков, понял, что те подошли просто поглазеть, а затем распахнул плащ и вальяжно оседлал табуретку для клиентуры.
Наконец Мефодий соизволил обратить на незнакомца свое драгоценное внимание.
– Повернитесь немного на меня и постарайтесь не шевелиться, – деловито обратился к брюнету художник, поскольку пребывание прохожего на табуретке автоматически превращало его из зрителя в клиента.
Незнакомец беспрекословно подчинился и, ни слова не говоря, поменял позу. Только сейчас Мефодий как следует рассмотрел его лицо. Брюнет не являлся кавказцем, как это могло показаться на первый взгляд, да и кавказцы обычно предпочитали короткие стрижки, а не длинные шевелюры. Мефодий также отметил, что тип его лица не был горским, а скорее тяготел к латинскому, какой художник хорошо запомнил еще студентом, изучая работы Веласкеса. Но только, в отличие от гордых испанских грандов, глаза незнакомца излучали не надменность и порохообразную вспыльчивость, а как раз наоборот – взор его искрился дружелюбием и незлобивой иронией. Складывалось впечатление, что брюнета так и распирает от желания что-то сказать, но, несмотря на это, он продолжал хранить молчание.
«О цене даже не заикнусь, – подумал Мефодий, приступая к работе. – Такой нувориш, как ты, мелочиться не будет и в любом случае переплатит раза в три. Побольше бы вас захаживало сюда…»
Будто прочтя его мысли, незнакомец качнул головой и ухмыльнулся. Рука Мефодия несколькими изящными штрихами
Брюнет и впрямь не поскупился. Выудив из портмоне не отечественный полтинник – стандартную таксу художника за тридцать минут работы, – а американскую двадцатку, брюнет, даже не взглянув на то, что извлек, передал купюру мастеру.
– Благодарю вас, – кивнул Мефодий и, сразу утратив антипатию к столь щедрому клиенту, добавил: – За это можете привести завтра вашу подругу – я напишу ее портрет совершенно бесплатно.
– Спасибо, буду иметь в виду, – первый раз за истекшие полчаса позирования заговорил патлатый и, оценив свой ухмыляющийся портрет, улыбнулся, после чего бережно свернул ватман в аккуратную трубочку. – А у вас и вправду талант. Я нигде не мог раньше видеть ваши работы?
– Разве что в галерее университета искусств, – ответил Мефодий, – да еще в том случае, если вы поклонник местного пива…
– Значит, нигде, – подытожил незнакомец и зачем-то вновь полез в портмоне. – Однако вы определенно заслуживаете большего… Сейчас… Да где же она? А, вот!..
Элегантно зажав визитку между указательным и средним пальцами, он протянул ее Мефодию.
– Звоните в любое время дня и ночи, – произнес незнакомец, пряча портмоне во внутренний карман плаща.
Мефодий посмотрел на визитку:
«Ни разу не слыхал о таких, но, судя по внешнему виду и кошелькам, – ребята серьезные. Странно, тут одно имя и никакой фамилии!.. А это что за ерунда такая?..» – удивился Мефодий при виде неправдоподобного телефонного номера. Но едва он собрался заострить на нем внимание незнакомца, как увидел, что тот удаляется в обратном направлении торопливой – не в пример той, которой он прибыл сюда, – походкой. Возле уха он держал трубку мобильного телефона и, резко жестикулируя, взволнованно с кем-то переговаривался.
Мефодий вновь посмотрел на телефонный номер, состоящий из тринадцати нулей и двух пятерок, очевидно, и символизирующих указанный выше пятьдесят пятый сектор, а потом пожал плечами и сунул визитку в нагрудный карман пиджака; в конце концов, сейчас столько видов мобильной связи развелось, что ничему удивляться уже не приходится.
Патлатый брюнет был не единственной неординарной личностью, появившейся сегодня в парке имени Розы Люксембург. Не прошло и часа после его ухода, как с противоположного конца аллеи, меряя асфальт широченными шагами, к Мефодию приблизился субъект таких габаритов, каких уличному портретисту Ятаганову в своей жизни наблюдать еще не приходилось. Первой мыслью Мефодия при виде гиганта было то, что Староболотинск посетил не кто иной, как трехкратный олимпийский чемпион по греко-римской борьбе Александр Карелин, однако это умозаключение пришлось тут же отвергнуть. В отличие от подтянутого Сан Саныча гигант больше напоминал борца профессионального реслинга: огромная голова, бычья шея, широченные плечи и массивные руки, едва не разрывающие рукава куртки, ноги-колонны, поддерживающие неохватный торс. При встрече с этим человеком завсегдатаи парка волей-неволей теснились к краю аллеи.
Поравнявшись с Мефодием, великан замедлил шаг и остановился. А Мефодий начал всерьез опасаться за судьбу своей табуретки, если этот некто вдруг надумает присоединиться к числу его клиентов. Но, как выяснилось, опасался напрасно.
Внезапно задрав нос, гигант поводил им туда-сюда, словно занятый поисками самки самец горной гориллы, после чего медленно обвел мутным взглядом окрестности. Потом громила повел себя и вовсе странно: присев на корточки, он приложил ладонь к асфальту, а затем поднес ее к носу и принялся сосредоточенно обнюхивать.