Меч Вайу
Шрифт:
Тихона в полной мере, так как теперь ему представилась возможность совершенствоваться во владении как ранее изученными языками, так и новыми, выученными уже в эргастерии.
Необычные способности юного тавра не остались незамеченными и Метродором. Лысенький толстяк, чрезвычайно подвижный и для своего занятия неплохо образованный, сразу смекнул, какой клад попал ему в руки всего за две драхмы. Поэтому Тихон вскоре стал выполнять обязанности писца, что для раба-варвара уже было явлением из ряда вон выходящим: а когда добродушный Метродор, привязавшийся к немногословному
Однажды в помещение, где работал Тихон (он в это время заполнял графы длинного прегаментного свитка, своеобразной конторской книги Метродора), вбежал сам хозяин, ни слова не говоря, схватил юношу за руку и потащил в дом. Удивленный и озадаченный необычным поведением хозяина, словно шарик катившегося впереди и время от времени смахивающего капли пота с покрасневшей лысины, Тихон быстрым шагом вошел вслед за ним в просторный дворик, окруженный белокаменными стенами, увитыми виноградной лозой.
Высокий, худой мужчина лет пятидесяти с надменным и несколько усталым выражением лица прохаживался крупным размашистым шагом по плитам дворика, изредка останавливаясь у невысокого резного столика в тени, под навесом, чтобы отщипнуть одну-две виноградины от огромной грозди, едва поместившейся в вазу ажурного плетения из лозы. Здесь же стоял красивый серебряный кубок, доверху наполненный темно-красным вином; на нем часто задерживал взгляд гость Метродора, любуясь изяществом линий чеканного рисунка. К вину он, судя по всему, не притрагивался.
– Это он? – голос мужчины, резкий и властный, заставил Метродора затрепетать.
Хозяин эргастерии подтолкнул вперед Тихона и, склонившись в низком поклоне, чуть слышно ответил:
– Да…
– Ну-ка, юноша, подойди ко мне! – обратился странный гость к Тихону на языке тавров.
Тихон вздрогнул от неожиданности, сделал шаг вперед и прикипел взглядом к невозмутимому лицу мужчины. В глазах странного гостя мелькнула мимолетная улыбка, на миг сгладившая резкость властных черт. Но только на миг – тонкие губы приоткрылись, и эхо его слов зазвенело металлом между каменными стенами дворика:
– Ну что же ты медлишь? Быстрее! – уже на языке ашшуру – ассирийском.
– Слушаюсь, господин… – ответил ему на том же языке Тихон, быстро пересек дворик и остановился перед ним, склонив голову.
– Та-ак… – удовлетворенно протянул мужчина, внимательно осматривая Тихона. – Это правда, что ты знаешь одиннадцать языков?
– Нет, господин, – ответил Тихон и, краем глаза заметив растерявшегося Метродора, пытавшегося подавать ему какие-то знаки, посмотрел прямо в лицо гостю. – Неправда. Я знаю девятнадцать языков.
– Девятнадцать? – тот недоверчиво посмотрел в сторону Метродора; тот, широко улыбаясь, утвердительно закивал головой. – Ну и ну… Писать тоже умеешь?
– Да.
– Отлично. Метродор!
– Слушаю, о великий…
– Завтра я пришлю за ним, – какое-то новое выражение вдруг появилось на лице гостя – доброе, слегка грустное, словно он вспомнил что-то затаенное, глубоко упрятанное в тайниках
– Слушаюсь и повинуюсь, о сиятельный…
Так нежданно юный тавр попал в придворные царя Понта Фарнака I, лично выкупившего его у Метродора за довольно крупную сумму и никогда впоследствии об этом не пожалевшего…
Начальник телохранителей Гатала отодвинул полог юрты, пропуская Тихона, и переводчик на какое-то мгновение прикрыл глаза, ослепленный светильниками, окружавшими ложе где сидел хмурый повелитель роксолан. При виде Тихона царь пошевелился, пытаясь изобразить радушие и расположение к тавру, но гримаса, вовсе не похожая на улыбку, и резкие нетерпеливые жесты, которыми Гатал выпроводил из юрты начальника телохранителей и пригласил присесть рядом с собой Тихона, говорили о его дурном настроении. Какое-то время в юрте царила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием светильников; затем Гатал обратился к Тихону:
– Асклепиодор говорил много, но что-то мне мало понятен смысл предложений царя Фарнака.
Ты не мог бы более вразумительно объяснить суть дела?
– Что может позволить себе посол, – понял Тихон, что скрывалось за словами Гатала, – то непозволительно простому переводчику, – скромно опустив глаза, тихо ответил тавр.
– Неужто? – прищурил глаза Гатал и неожиданно для Тихона обратился к нему на ломаном, но вполне сносном эллинском языке: – Тот перевод, который ты почему-то мог себе позволить, – подчеркнул последнюю фразу царь роксолан, – говорит об обратном.
– Хороший переводчик отличается тем, что умеет излагать речь не обязательно дословно.
Осмыслив отдельные фразы, он отбрасывает все ненужное, а иногда и непереводимое из-за языковых различий, и выражает основную мысль, – парировал Тихон выпад Гатала, решив про себя на будущее держаться настороже: царь роксолан был достойным противником в дипломатических уловках.
– Согласен, – неожиданно отступил царь. – Не будем касаться предстоящих переговоров, это и впрямь дело посла. Выпей, – протянул полный кубок Тихону.
Тот не осмелился отказаться, чтобы не обидеть гордого сармата, но пить не хотел. Поэтому, слегка пригубив, переводчик поставил кубок на невысокий, вычурной формы столик, явно египетской работы. Гатал, чтобы расположить к себе переводчика, пил разбавленное вино, что не преминул отметить, улыбнувшись в душе, проницательный Тихон.
– Богатые дары прислал царь Фарнак, – задумчиво сказал Гатал, сделав вид, что не заметил нарушение не писаного этикета, гласившего: чашу из рук вождя пить до дна. – Богатые… – пощупал мягкий мех леопардовой шкуры, прикрывавшей остальные подарки, сложенные у стены.