Меченая огнем
Шрифт:
– Младеку? Сам виноват. Постоянные пьянки да кутежи. Девица у него была. Поди, любила крепко. А этот скот, заделав ребёнка, исчез. Али от слухов, что не давали девице спокойно жить, али ещё чего, да токмо сгорела она в лихорадке. И месяца не прошло. Ребёнка её брат с женой приютили. Да не дожил он до пяти лет – свалился в колодец. Спасти не успели – захлебнулся малец. А Младеку хоть бы хны. Скот ещё тот. Не жалко его. Совсем не жалко…
– Гура…
– Что?
– Ты мне про Мару расскажи.
Вытерев руки о скатерть, наемник облокотился на стол и подался вперёд.
– Ну, слушай. Печальная у неё история. Выросла она в семье местного кузнеца Гордыни. Родители погибли во время моровой чумы. Гордыня, её дед, полностью посвятил себя воспитанию внучки. Других детей у него не было. А, стало быть, и внуков тоже. Жили они ни бедно, ни богато на окраине города со стороны восточных ворот… Видел, небось, заброшенную кузницу? Так вот она некогда Гордыне-то принадлежала. Он работников держал, да и сам не слабак был молотом помахать в свои-то года.
Мара росла сама по себе. Видать, оттого-то и отличалась от других девочек. Добрая, смешливая. Хотя работать по дому не особенно-то и любила. Ну, все эти бабские дела. Пряжа там, харчи варить. Не её это было. А вот с лошадьми возиться да в кузнице среди мужиков – это да. Была б юнцом, понятно дело. А тут девка-то! Говорят, она упрашивала деда научить её владеть оружием. Да Гордыня отмахивался, – дескать, не бабье это занятие мужицким делом заниматься. Местная ребятня не любила Мару – странная она для них была. В игры её не брали, токмо подшучивали. Иногда зло. Бывало, поплачет-поплачет, а, глядишь, – уже помогать бежит, коли о помощи просят. Никому не отказывала, открытая душа.
А как исполнилось девице тринадцать лет, так повёз её Гордыня в соседние Вышняки на праздник Мокалуши. Во заупрямилась тогда девка! Ни дать ни взять – осёл с тяжкой торбой! Но против слова Гордыни не попрёшь. А на празднике приглянулась она парню из Вышняков. Митро, поди, из простых крестьян, да в работе ладен. Руки крепки, дом, хозяйство своё. Словом, согласилась Мара его женой стать. Другие-то не особо глядели на неё. А вернуться одной с праздника, значит, покрыть седую голову деда позором. Девку-то вырастил, да никому она не нужна.
Токмо вскоре Митро потерял к своей юной жене интерес. Стал из дому пропадать. По девахам непотребным шляться. В корчмах засиживаться. Иной раз мог на неделю пропасть, а то и вовсе на две. Долго она терпела, сор из избы не выносила. Боялась, что люди скажут. Пока однажды, совсем потеряв стыд, не заявился бедовый муженёк. Да не один. Той ночью она домой возвратилась. Пешком от самых Вышняков шла. И от обиды поклялась Мокалуше посвятить себя служению богини.
По дороге встретился ей молодой красавец Загривко, сын нашенского аннича. Тот после смерти отца начинал городом править. Он в Вышняки ездил к брату своему, Младичу, о торгах договариваться.
Стало быть, Загривко-то и привёз девицу деду. Гордыня долго сокрушался, что не уберёг внучку от недостойного мужа, и принял обратно. А Митро исчез с той ночи. Однако поговаривают, будто молодой аннич приказал удавить его, а тело спрятать.
Уж очень ему полюбилась Мара. Стал Загривко в гости захаживать, золотом да мехами одаривать. Но упрямая девица – ни в какую. Благодарила, но гостинцы не принимала.
Вот токмо капля точит камень, а настойчивость и смекалка – девичье сердце. Влюбилась Мара и про клятву-то свою забыла. Вышла замуж за аннича… Но с богами шутки плохи. У них на клятвы-то память хорошая. Мокалуша возьми, да и разозлись на девицу. Проклятие оборотничества наслала.
Стала Мара в рысь обращаться. Каждый месяц в одну из недель она уходила в леса, где по ночам принимала звериное обличье…
– А как же аннич не замечал этого? – перебил Гуру Странник.
– Заядлым охотником Загривко оказался. Месяцами дома не появлялся, выслеживая какого-нибудь кабана или оленя. И хотя жену он любил, но охота владела им больше.
Вскоре поползли слухи, что в лесах кошка с золотой шерстью объявилась. Красоты небывалой! Узнал об этом и Загривко. Как-то на пиру, знатно перебрав вина, торжественно поклялся поймать кошку, сделать из неё ковёр и принести жене. Испугалась Мара. Долго пыталась отговорить от затеи мужа. Токмо ничего не вышло. Аннич помешался на мысли о золотой кошке. Тем временем у них родились золотоволосых мальчонка… И всё бы хорошо, но проклятье не щадит никого.
Пришло время, и Мара снова отправилась в лес менять обличье. Мужа-то, поди, неделю не было. Когда появится, неизвестно. Но не повезло в тот раз. Обнаружил её Загривко вместе с подручными. Долго гоняли они её по лесу. Аннич попал-таки в оборотницу. Стрела угодила прямо в плечо. Девица чудом спаслась.
Раздосадованный неудачей, он вернулся домой на следующее же утро. Заметив у жены рану на плече, Загривко смекнул, что Мара – та самая лесная кошка. Со страху, что его жена оборотницей оказалась, Загривко умом тронулся. Запер её вместе с детьми малыми, да и поджёг терем. Вопли такие стояли, что народ посбегался со всех сторон. Пламя-то потушить потушили, да токмо в пожарище том дети Мары погибли. Её же, Мару, еле живую и страшно изуродованную, забрала к себе в лес Веда, служительница Мати-Прародительницы.
– Стало быть, у оборотницы детей отобрали, – покачал головой Странник и невесело усмехнулся. – Люду бы радоваться, что она живьём их не сожгла со всем городищем. А они ополчились против неё… Но что дальше было?
– А что дальше-то? Долго её выхаживала ведунья. Иные думали, что оборотница в морановы чертоги отправится. Она вернулась, но уже другой. Не стало больше той Мары, которую знали всё. Будто злыдень принял её обличье. Веда лечила её, но половина лица, как и тело остались покрыты жуткими шрамами. Ведунья обучила Мару всём целительным премудростям и волшбе. Вот такая история.
Странник молча обдумывал услышанное. Разлив вино по кубкам, жестом указал Радомирке на кувшин.
– Вроде всё складно, – наконец произнёс он, пока служанка суетилась возле их стола. – Но больно уж мудрено получается. Да и отношение у ваших к ведьме странное. За помощь ненавистью и страхом платят…
– Поговаривают, будто после ухода Веды к Великим Матерям к оборотнице стал захаживать не кто иной, как Черног. Он научил обращаться в лесную кошку по желанию. Даром карающего взгляда наградил. Человека, осмелившегося заглянуть ей в глаза, сжирают свои же грехи. Столкнуться с собственным злом – это, знаешь ли, не от жриц Мокалуши голым по крышам убегать. Младека ты сегодня видел.