Меченные проклятием
Шрифт:
Он не попытался растолковать им это, а сел на кочку, прислонился к валуну, стараясь унять озноб, смертельно измученный. Возион принес ему ковш, отдающий торфом воды, и он долго пил, но от еды отказался, - даже от пухлых виноградин, которые настойчиво предлагала ему Элим. Очень похоже, что есть он не будет больше никогда. Остальные усердно жевали, переговаривались, изображая беззаботную болтовню. Возион был непривычно многословен и громогласен. Как и молодой Полион.
Добрый росток! В мальчике есть огонек, и он совсем не похож на отца. Прирожденный
Полион посмотрел в его сторону, Булрион поманил его к себе и увидел, как вздрогнул мальчик. Всю его жизнь жест подойти означал неминуемое наказание. Лягушки в постели, тухлые яйца, влетающие в окна, веревки, таинственно опутавшие нужники, - любое неприятное происшествие в долине - и все бросаются на розыски Полиона. Его мать клялась, что ни единого дня не обходилось без проказ, но последнее время он стал вести себя степеннее. К несчастью, с его легкой руки появилось целое поколение молодых смутьянов, готовых следовать по его стопам.
Теперь он немного выждал, прежде чем встать, и неторопливо направился к деду со старательной беззаботностью. И сел на корточки рядом - кожа да кости и притворная улыбка.
– А лицо у тебя уже не такое опухшее, дедушка.
Вранье, однако Булрион все еще был способен двигать челюстью.
– Ты врешь.
Глаза Полиона потемнели, улыбка исчезла.
– И я тебя за это благодарю.
– Булрион пошарил в кошеле.
– Я ценю твои усилия. Готов подыскать себе жену в Далинге?
– Нет. Вот девушку, а то и двух...
Нахальный головастик! Если бы лицо у Булриона не так раздуло, ему было бы нелегко скрыть улыбку.
– Мейлим - болтушка. Научись таких сторониться.
Мальчик кивнул - очень серьезно.
– Теперь буду знать.
– Ну, будем надеяться, что ты ничего такого не натворил. Бери-ка.
– И Булрион протянул ему золотую монету - далингский орел.
Мальчик взял ее, повертел в пальцах, разглядывая, будто чуял насмешку.
– Спасибо. А за что?
– В извинение за шуточки. Это купит тебе ночь с лучшей, какая у них найдется. На меньшее не соглашайся!
Сквозь пушок вокруг губ Полиона пробилась улыбка, полная безумного восторга... Совокупления! Нагие тела! Девушка на постели, а на ней ничего кроме меня! Струйки пота!!! Похотливые мысли зазвенели в мозгу старика, как фанфары. И вдруг: Боль! Голод! Огонь в его челюсти!
Смех и разговоры смолкли. Кто-то мучительно вскрикнул.
Новый удар: Голод! Там еда! Сводит живот. Они едят. Хочу, хочу. Огонь в его челюсти. Анеим на постели, раздвинула ноги...
– Джоолграт!
– взревел Фарион и вскочил на ноги, вытаскивая меч. Убить эту тварь!
Остальные мужчины последовали его примеру - все, кроме Булриона, который привалился к валуну еще бессильнее.
Меченый Проклятием! Меченый-джоолграт! Женщины кричали, вопили, затыкали ладонями уши, но ни ладони, ни гомон не могли заглушить поток мыслей: Проклятие Джооль! Гоните эту тварь. Убейте ее. Голод. Она лишит нас разума. У них есть еда. Наверное, среди деревьев. Почему эти дуры не прикусят языки, чтобы мы расслышали, где прячется тварь? Боль голода в моем животе.
Отдельный шепот, словно бы Элим: бедное создание!
Кто-то из мужчин намерен переспать с Анеим, когда они приедут в Далинг, и это не Килбион, который остался дома в долине. Слушая чужие темные тайны, люди думали только о своих. Накопившаяся мелочная зависть лопалась точно нарыв, воспоминания о глупых поступках или словах, давние злые мысли, не дающие спать по ночам, случаи, забытые всеми остальными... Усилия не перебирать их в уме только ухудшали дело. Подавленные похотливые желания и ненависть просачивались наружу; страх и стыд эхом все громче и громче передавались от сознания к сознанию. Сам Булрион захлестывал всех агонизирующей мукой и раскаянием на смертном одре.
Он попытался открыть рот, но понял, что перекричать этот гам ему не удастся. На самом берегу озерка лошади, напуганные шумом, брыкались и рвались с привязи. Он протянул руку и схватил Полиона за тонкую лодыжку. Мальчик ошалело размахивал мечом, но посмотрел вниз на впившиеся в его ногу пальцы. Нет, Булрион еще сохранял свою хватку.
Говорить не было нужды - его мысль отразилась эхом от джоолграта. Он измучен голодом. Отнеси ему еды. Отнеси эту сумку. Попроси его уйти. К этому примешивались мысли самого джоолграта, рассказывающие о долгих сутках без крошки во рту, без крова над головой, о постоянных и непрерывных изгнаниях. И такими же были прочие мысли: ненависть и ужас и сознание собственной вины, спутанные в безумный клубок. Но Полион понял его.
И сквозь клубок прорвалась его ответная мысль. Пойти в рощу? Когда джоолграт читает мои мысли? Знает, о чем я думаю? Сообщая всем? Страх. Неуверенность. Еще не настоящий мужчина.
Булрион: Помоги мне встать, и я сам пойду. Я тоже боюсь. Мы все боимся.
Полион схватил сумку. Докажи, что ты мужчина. Бери сумку. Голову выше. Все еще размахивая мечом, зажатым в другой руке, он обежал мечущихся родичей и повернул к деревьям. Ноги у него взлетали и опускались, как цепы. Мужчины двинулись следом за ним, думая: Кровь! Меченый Проклятием Джооль! Отрубить твари ее лгущую голову!
Тут вмешался Возион - встал перед ними, раскинув руки. Несмотря на малый рост, Возион всегда обладал зычным голосом, и теперь перекричал общий гомон:
– Не убивать! Это зарданцам не подобает!
– Он сделал шаг вперед, и мечи опустились перед ним.
– Только куольцы убивают меченых.
"Порой ты превращаешься в придирчивую старуху, сынок, - подумал Булрион.
– Но я восхищаюсь твоей храбростью и всегда восхищался". Он не знал, уловил ли Возион эту хвалу и мог ли понять, от кого она исходила.