Меченосцы
Шрифт:
— Ходили слухи, — сказал чех, — что его пытали, да иные и верить не хотели, что христиане могут так поступать с рыцарем, у которого патрон — тот же святой Георгий.
— Слава богу, что Збышко хоть отчасти отомстил за него. Но посмотрите только, какая разница между нами и ими. Правда, из четырех собачьих детей трое уже погибли, но погибли в бою, и никто ни одному из них языка в плену не отрезал и глаз не выковырял.
— Бог их накажет, — сказала Ягенка.
Мацько обратился к чеху:
— А как же ты его узнал?
— Сначала я тоже его не узнал, хотя видел его позже, чем вы, господин.
Мацько задумался.
— Из Спыхова надо бы отвезти его к князю, который, конечно, не может оставить без всякого внимания такой обиды, нанесенной человеку значительному.
— Отрекутся они, господин, они украли у него ребенка предательски и отреклись, а о рыцаре из Спыхова скажут, что он и руки, и глаза, и языка лишился в битве.
— Верно, — сказал Мацько. — Ведь они когда-то самого князя забрали в плен. Не может он с ними воевать, потому что не сладит; разве только, если ему наш король поможет. Говорят да говорят люди о большой войне, а тут даже и маленькой нет.
— А с князем Витольдом?
— Слава богу, что хоть этот их ни во что не ставит… Эх, князь Витольд! Вот это князь! И хитростью они его не одолеют, потому что он один хитрее, чем они все вместе. Бывало, прижмут его подлецы так, что конец ему приходит, меч над головой висит, а он змеей выскользнет и сейчас же их ужалит… Берегись его, когда он тебя бьет, но еще больше берегись, когда ласкает.
— Со всеми он такой?
— Нет, не со всеми, а только с меченосцами. С другими он добрый и благородный князь.
Тут Мацько задумался, словно желая получше вспомнить Витольда.
— Совсем другой человек, чем здешние князья, — сказал он наконец. — Надо было Збышке к нему отправиться, потому что под его начальством и благодаря ему всего больше можно причинить вреда меченосцам.
И помолчав, он прибавил:
— Кто знает? Может быть, мы еще оба там очутимся.
И они снова заговорили о Юранде, о его несчастной судьбе и о невыразимых обидах, понесенных им от меченосцев: сперва без всякой причины убили они его любимую жену, а потом, платя местью за месть, похитили дочь, а самого замучили такими ужасными пытками, что лучших не придумали бы и татары. Мацько и чех скрежетали зубами при мысли о том, что даже и в даровании Юранду свободы было новое заранее придуманное мучительство. Старый рыцарь в душе давал себе слово, что постарается хорошенько разузнать, как все это было, а потом отплатить с лихвой.
В таких разговорах и мыслях прошла у них дорога до самого Спыхова. После ясного дня наступила тихая, звездная ночь; поэтому они нигде не останавливались на ночлег, только три раза хорошенько накормили лошадей, еще в темноте переехали границу и под утро очутились на спыховской земле. Старик Толима, видимо, управлял там всем с непоколебимой твердостью, потому что едва они вступили в лес, как навстречу им выехало двое вооруженных слуг, которые, впрочем, видя, что это вовсе не какое-нибудь войско, а всего лишь незначительный обоз, не только пропустили их без расспросов, но и проводили по недоступным для чужих людей болотам и топям.
В крепостце гостей встретили Толима и ксендз Калеб. Известие о том, что какие-то добрые люди привезли пана, с быстротой молнии распространилось среди гарнизона. Только когда солдаты увидели, каким вышел он из рук меченосцев, среди их разразилась такая буря угроз и бешенства, что если бы в подземельях Спыхова находился еще хоть один меченосец, никакая человеческая сила не смогла бы спасти его от страшной смерти.
Конные солдаты и так хотели тотчас садиться на коней, скакать к границе, схватить сколько удастся немцев и бросить их головы к ногам пана, но их унял Мацько, который знал, что немцы сидят в местечках и замках, а поселяне — люди той же крови, как и спыховцы, только живут под чуждым игом. Но ни шум этот, ни крики, ни скрип колодезных журавлей не разбудили Юранда, которого на медвежьей шкуре перенесли с телеги в его комнату и положили на ложе. С ним остался ксендз Калеб, старинный друг его, любивший Юранда как родного; ксендз стал молиться, чтобы Спаситель мира вернул несчастному Юранду и глаза, и язык, и руку.
Утомленные дорогой путники, позавтракав, тоже пошли отдохнуть. Мацько проснулся уже после полудня и велел слуге привести к нему Толиму.
Зная от чеха, что Юранд перед отъездом велел всем слушаться Збышки и что он устами ксендза завещал молодому рыцарю Спыхов, Мацько тоном начальника сказал старику:
— Я — дядя вашего молодого пана, и пока он не вернется, распоряжаться здесь буду я.
Толима наклонил свою седую голову, слегка похожую на голову волка, и, приложив руку к уху, спросил:
— Так вы, господин, благородный рыцарь из Богданца?
— Да, — отвечал Мацько. — Откуда вы обо мне знаете?
— Потому что вас сюда ждал и о вас спрашивал молодой пан Збышко.
Услыхав это, Мацько вскочил на ноги и, забывая о своем достоинстве, закричал:
— Збышко в Спыхове?
— Был, господин, два дня тому назад уехал.
— Боже ты мой! Откуда он прибыл и куда уехал?
— Прибыл из Мальборга, по дороге был в Щитно, а куда уехал — не сказал.
— Не сказал?
— Может быть, сказал ксендзу Калебу.
— Ах, боже ты мой, мы, значит, разминулись, — сказал Мацько, хлопая себя по бедрам.
Толима же и другую руку приложил к уху:
— Как вы говорите, господин?
— Где ксендз Калеб?
— У старого пана, сидит у его постели.
— Позовите его… Или нет… Я сам к нему пойду.
— Я позову его, — сказал старик.
И он вышел. Но прежде чем он привел ксендза, вошла Ягенка.
— Поди-ка сюда. Знаешь, что случилось? Два дня тому назад здесь был Збышко.
Мгновенно лицо ее изменилось, ноги, одетые в полосатые узкие штаны, видимо, задрожали.
— Был и уехал? — спросила она с бьющимся сердцем. — Куда?
— Два дня тому назад, а куда — может быть, ксендз знает.
— Надо нам за ним ехать, — решительным голосом сказала Ягенка.
Через минуту вошел ксендз Калеб; думая, что Мацько зовет его, чтобы спросить о Юранде, он сказал, предупреждая вопрос:
— Спит еще.
— Я слышал, что Збышко был здесь! — вскричал Мацько.
— Был. Два дня тому назад уехал.