Меченосцы
Шрифт:
— Постой! — воскликнул Мацько. — Не пристало пажам давать советы.
Сказав это, он многозначительно взглянул на нее, как бы напоминая ей, что она — паж, а она опомнилась и замолчала. Мацько же с минуту подумал и сказал:
— Уж теперь-то мы найдем Збышку, потому что он, наверное, нигде не находится, как возле князя; но надо бы знать, предстоит ли ему искать еще чего-нибудь, кроме павлиньих перьев, достать которые он поклялся.
— А как же это узнать? — спросил ксендз Калеб.
— Если бы я знал, что этот щитненский ксендз вернулся уже со съезда, то хотел бы его повидать, — отвечал Мацько. — У меня есть письма от Лихтенштейна, и я могу безопасно ехать в Щитно.
— Капеллан давно уже должен был вернуться, — сказал ксендз Калеб.
— Это хорошо. Остальное поручите мне… Я возьму с собой Главу, двух слуг с боевыми конями на всякий случай и поеду.
— А потом к Збышке? — спросила Ягенка.
— А потом к Збышке, но теперь ты останешься здесь и будешь ждать, пока я вернусь в Спыхов. Я так думаю, что больше трех либо четырех дней там не пробуду. Кости у меня крепкие, и труды мне не в диковинку. Но при этом я прошу вас, отче Калеб, дать мне письмо к щитненскому капеллану… Он скорее поверит мне, если я покажу ему ваше письмо… Все-таки ксендз ксендзу всегда больше верит…
— Люди о тамошнем ксендзе хорошо говорят, — сказал отец Калеб. — И если кто что знает, так это он.
К вечеру он приготовил письмо, а на другой день не успело еще взойти солнце, как уже старого Мацьки не было в Спыхове.
XII
Юранд проснулся от долгого сна в присутствии ксендза Калеба и, забыв во сне, что с ним произошло, и не зная, где он находится, начал ощупывать ложе и стену, возле которой оно стояло. Но ксендз Калеб заключил его в объятия и, плача от волнения, заговорил:
— Это я! Ты в Спыхове! Брат Юранд! Бог сподобил тебя, чтоб ты… среди своих… Тебя привезли благочестивые люди… Брат Юранд! Брат!..
И, прижав его к груди, он стал целовать его в лоб, его пустые глазные впадины и снова целовал, а Юранд сначала был совершенно ошеломлен и, казалось, ничего не понимал, но наконец провел левою рукой по лбу и по голове, как будто хотел отогнать и рассеять тяжелые облака сна и ошеломления.
— Ты слышишь меня и понимаешь? — спросил ксендз Калеб.
Юранд движением головы показал, что понимает, потом потянулся рукой за серебряным распятием, которое в свое время отбил у одного знатного немецкого рыцаря, снял его со стены, приложил к устам и отдал ксендзу Калебу.
Тот сказал:
— Я понимаю тебя, брат. Бог остается с тобой и как он вывел тебя из плена, так может возвратить и все, что ты потерял.
Юранд показал рукой кверху, в знак того, что только там получит утраченное им, и слезы опять потекли из его глазных впадин, и выражение неизмеримой боли отразилось на его измученном лице.
Ксендз Калеб, заметив это движение, понял, что Дануси уже нет в живых, опустился на колена возле ложа Юранда и сказал:
— Пошли ей, Господи, Царство Небесное!
Слепой приподнялся, сел на постели и начал махать рукой, как бы в знак отрицания, но никак не мог объясниться с ксендзом Калебом, тем более что в ту же минуту в комнату вошел старик Толима, а за ним городской гарнизон и пограничная стража, старейшие обыватели Спыхова, лесники и рыбаки, потому что весть о возвращении господина распространилась уже по всему Спыхову. Одни обнимали его колени, целовали руки и заливались слезами при виде калеки и старика, который ничем не напоминал прежнего грозного Юранда, истребителя меченосцев и победителя во всех битвах, но других, в особенности тех, которые ходили с ним в бой, охватывал вихрь гнева и заставлял их лица бледнеть от бешенства. Спустя минуту они начали сбиваться в кучу, толкать друг друга локтями, наконец из кучи выступил спыховский кузнец, некто Сухаж; он подошел к Юранду, упал к его ногам и сказал:
— Господин, когда вас привезли, мы хотели тотчас же двинуться на Щитно, но рыцарь, который привез вас, запретил нам это. А уж вы позвольте нам, потому что мы не можем остаться без мести. Пусть будет так, как и раньше бывало. Нас не срамили задаром и не будут срамить… Мы ходили на них под вашим начальством, а теперь пойдем с Толимой, а то и без него. Мы во что бы то ни стало должны взять Щитно и пролить их собачью кровь — и да поможет нам Бог!
— Да поможет нам Бог! — повторили несколько голосов.
— На Щитно!
— Нам нужно крови!
И сразу огонь охватил пылкие мазурские сердца. Лбы стали хмуриться, глаза засверкали, кое-где раздался скрежет зубов. Но вскоре крики и скрежет смолкли, и взоры всех обратились к Юранду.
А у того сперва щеки разгорелись тоже, как будто в нем взыграла прежняя злоба и прежняя боевая отвага. Он поднялся и снова начал шарить рукой по стене. Спыховцам показалось, что он ищет меч, но его пальцы нащупали крест, который ксендз Калеб повесил на старое место.
Тогда Юранд во второй раз снял его со стены, и лицо его побледнело; он повернулся к своим людям и, поднимая кверху пустые глазные впадины, протянул вперед распятие.
Наступило молчание. На дворе уже смеркалось. В открытые окна врывалось щебетание птиц, которые располагались на ночь под крышами и на липах, растущих на дворе. Последние красные лучи солнца падали на высоко поднятый крест и на белые волосы Юранда.
Кузнец Сухаж посмотрел на Юранда, обернулся к товарищам, посмотрел еще раз, наконец перекрестился и на цыпочках вышел из комнаты. За ним также тихо вышли все остальные и лишь на дворе начали перешептываться друг с другом:
— Ну, что ж?
— Не пойдем, что ли?
— Не позволил!
— Он оставляет отмщение Богу. Видно, что и душа в нем переменилась. Так и было на самом деле.
Между тем в комнате Юранда остались только ксендз Калеб, старик Толима, а с ними Ягенка и Сеиеховна, которые, завидев целую толпу вооруженных людей, тоже пришли посмотреть, в чем дело.
Ягенка, более смелая и самоуверенная, чем Сецеховна, подошла к Юранду.
— Да поможет вам Бог, рыцарь Юранд, — сказала она. — Это мы привезли вас сюда из Пруссии.