Мечи Дня и Ночи
Шрифт:
Он замедлил полет, поняв, что находится невдалеке от затерянного храма. Два перевала вели туда, где некогда стояла Гора Воскрешения. Теперь на месте горы в земле была впадина, поросшая корявым кустарником. Облако, повисшее над ней, тут же исчезло.
Скилганнон придет в уныние, увидев это.
Мемнон хорошо помнил человека, которого встретил в грезах Гамаля. Джиана права. В его глазах светится дьявольский ум, и нет сомнения, что духом он непреклонен. Девушка вложила мечи в его руки, и он пробудился слабый, не понимающий что к чему — однако нашел в себе силы, чтобы убить бегущего
Мемнон повернул на юг, задержался над рекой Ростриас и полетел обратно к далеким горам. Он мчался над долинами и холмами, над лесами и потоками, ища своего врага. В пути он увидел нелепое зрелище — маленького человечка в красном вместе с толпой джиамадов. Двое Смешанных тащили повозку. В другое время это разожгло бы его любопытство, но сейчас он, не останавливаясь, полетел дальше.
В лесистой долине под ним замигал огонек костра. Огонь развели с умом, и с земли его не было видно. Мемнон слетел к трем сидящим у костра людям. Скилганнон выглядел суровым и отчужденным. Девушка, двойник Вечной, не сводила с него глаз. Третьим был могучий крестьянин со старинным боевым топором.
— Как ты умер тогда... в первый раз? — спросила девушка.
— Я умирал долго и трудно, — сказал Скилганнон и посмотрел на крестьянина: — Как ты, Харад?
— Есть хочется. Ты видел в Пустоте Друсса, когда был там?
— Не помню. Теперь это все как в тумане.
— Почему ты не дошел до Золотой Долины, о которой он говорил?
— Этому помешало зло, совершенное мной при жизни. Мне вспоминается, что я там был не таким, каким ты видишь меня сейчас. Мои руки покрывала чешуя. Зеркал там нет, но я чувствовал, что и лицо у меня в чешуе. Грешникам путь в Долину заказан.
— Что же они делают? — спросила девушка.
— Борются за свою жизнь.
— Но ведь они и так уже умерли, — сказала она. — Что еще может с ними случиться?
— Этого я не знаю. Когда убиваешь там одно из чудовищ, оно просто исчезает. Может быть, перестает существовать.
— А на тех, кто... не в чешуе, эти чудовища тоже нападают? — спросил Харад.
— Да.
— Нечестно как-то, — заметила девушка. — Хороший человек умирает, попадает в Пустоту, а там демоны убивают его заново.
— Нечестно? — засмеялся Скилганнон. — В прошлой жизни я это часто слышал. Хотел бы я поглядеть на того, кто первый сказал, что жизнь может быть честной или нечестной. Неправда это. Жизнь — это просто жизнь. Одним везет, другим нет. Честность тут ни при чем. И если на этом свете дело обстоит так, почему в Пустоте должно быть иначе?
— Ты боишься вернуться туда?
— А если и так? Какой прок бояться неизбежного?
— Друсс сказал, что проводит Чарис в Золотую Долину, — сказал Харад.
— Раз сказал, значит, так и сделает, — подтвердил Скилганнон. — Будь уверен.
— Жаль, что я не погиб вместе с ней. Тогда бы мы и там были вместе.
— Когда-нибудь вы встретитесь, — сказала девушка.
И очень скоро, подумал Мемнон. Судя по расстоянию, которое пролетел его дух, Теням понадобится не более трех ночей, чтобы добраться до них. Он хотел уже вернуться в тело, но тут девушка снова задала Скилганнону вопрос:
— Ты жалеешь о том, что любил Вечную?
— Одному меня жизнь научила: о любви никогда не надо жалеть, — улыбнулся он. — Это она во многом определяет, какими мы станем. Тут мне посчастливилось. Я любил, и меня любили. В конечном счете только это и имеет значение. Рано или поздно все мечты человека обращаются в прах. В прошлой жизни я еще не знал этого, а теперь знаю. Мира, который я знал, не осталось даже в истории. Только мифы, только тени.
— Но Вечная остается, — сказала она.
— На время.
— Ты в самом деле веришь, что сможешь покончить с ней?
— Аскари, я далеко не всех высот достиг в своей жизни. Многие люди были — и есть — сильнее или мудрее меня. Но я ни разу не терпел поражения — ни в жизни, ни на войне. Устарте, которую вы называете Благословенной, сказала, что в моих силах изменить этот мир. И я доверяюсь ее мудрости.
Какая самонадеянность, подумал Мемнон. Но когда он заглянул в эти сапфировые глаза, его кольнул страх.
Гильден, выехавший на разведку, спустился по склону на ровное место. Отряд следовал за ним на небольшом расстоянии. Впереди лежал густой лес, где мог скрываться враг. Гильден приближался к нему медленно, держа в левой руке лук с приготовленной стрелой. У самого леса ветер переменился. Конь насторожил уши и прянул влево. Гильден успокоил его и стал присматриваться. Вскоре в подлеске что-то зашевелилось. Оттуда вылез джиамад и уставился на него. Крупный зверюга, ростом около семи с половиной футов, широкий в плечах. Гильден подал коня назад, увеличив пространство между собой и чудищем. С короткого расстояния джиамад мог прыгнуть и загрызть лошадь. Рядом с первым появился второй, потом третий. Они не проявляли враждебности, но смотрели на всадника пристально. Ни на одном не было портупеи или какого-либо другого обмундирования. Беглые скорее всего.
— Это ты, Гильден? — позвал вдруг знакомый голос, и из леса, нисколько не опасаясь зверей, вышел молодой купец Ста-вут. — Рад тебя видеть. Алагир с тобой?
Сержант готов был поверить, что все это ему снится.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он.
Купец давно не менял одежды — Гильдену показалось, что он видит на ней засохшую кровь — и зарос бородой, но был, как всегда, весел.
— Это долгая история. Да ты не бойся. Мои ребята тебя не тронут.
— Твои ребята?!
— Я ж говорю, это долгая история. Я научил их охотиться.
Джиамадов стало еще больше, и конь Гильдена попятился. Сержант насчитал больше сорока зверей.
— Это что ж, все твои?
— Ну не то чтобы мои. Они вольные, видишь ли.
— Как же, как же! Я смотрю, на тебе кровь — это чья же, оленья?
— Нет, — вздохнул Ставут. — Мы побывали в бою. Расправились с солдатами, которые перебили мирных крестьян. Зрелище было не из приятных.
— Может, сядешь со мной на коня, Ставут? — предложил Гильден. — Я бы отвез тебя к Алагиру.
— Нет, ребят я одних не брошу. Ты знаешь, что с юга сюда идет целая армия? Мы видели. Тысяч двадцать или тридцать, должно быть. Вот мы и подались на север, чтобы уйти подальше от них.