Мечи с севера

Триз Генри

Харальд вдруг уселся на мозаичный пол и расхохотался, да так громко, что Ульв и Халльдор, заподозрив недоброе, влетели в палату с обнаженными мечами в руках. Увидев их, он сказал, указывая на императрицу:

– Знаете, что она мне предложила?

И снова расхохотался, не в силах продолжать свою речь.

– Он, похоже, заболел, – заявил Ульв. – С каждым может случиться после ночи в застенке. Вставай, брат, мы там тебе поесть припасли.

Халльдор обернулся, чтобы попросить у императрицы разрешения вынести командира варягов тайным переходом, ведущим в казарму, но

ее уже не было в палате. Уязвленная харальдовым смехом, она удалилась чуть ли не бегом.

На следующий день, на рассвете, по городу прошли сорок глашатаев, повсюду провозглашавших, что Ее Величество императрица Зоя согласилась выйти замуж за Михаила Каталакта из Пафлагонии и возвести его в сан императора.

Двумя днями позже те же самые глашатаи объявили, что по велению нового базилевса его войско под командованием Георгия Маниака и Харальда сына Сигурда отправится в поход по Эгейским островам, чтобы показать всему миру вновь обретенную мощь Византии.

Харальд услышал эту весть, когда направлялся в казначейство за жалованием для своих людей. Он тут же остановился и улыбнулся глашатаю. А обернувшись, увидел в просвете между занавесями знакомую фигурку в темном и устремленные на него большие черные глаза. Он быстро отдернул занавеску. За ней стояла царевна Мария Анастасия Аргира.

– Ну, малышка, слыхала новости? – радостно воскликнул он. – Мы выходим в море, а может быть, и с врагом сразимся! До чего же надоело без толку топтаться по этому вонючему городу!

Царевна Мария расплакалась и стала бормотать что-то о бесчеловечности войны и о том, что воевать не по-христиански.

Харальд наклонился и утер ей глаза алым рукавом своего нового командирского мундира. И вдруг сказал:

– Неотесанному чужестранцу нельзя было дотрагиваться до царевны. А как насчет военачальника, стоящего наравне с самим великим Георгием Маниаком? Как насчет единственного и неповторимого командира варяжской гвардии?

Она улыбнулась. Он посадил ее себе на плечи и принялся с громким ржанием носиться по темным коридорам. Царевна радостно смеялась. Никогда еще ей не было так весело.

Обо всем этом, конечно, тут же донесли Феодоре, которая проговорила, поджав губы:

– Все как я и думала. Этот викинг хочет сделать девчонку еще глупей, чем она есть. Сейчас с этим ничего не поделаешь, но когда войско отправится в поход, будет совсем другое дело. Я заставлю эту дурочку пожалеть о том, что она опустилась до разговора с каким-то норвежцем.

Придворные дамы усиленно закивали, а камерарии с черными жезлами покачали головами, как будто Харальд действительно принес в их вечный город дьявольское искушение и навлек на горожан гнев Божий.

ПАЛАТА СОВЕТА

Новый император Михаил Каталакт был во многих отношениях прямой противоположностью Романа. Его семья происходила с южного берега Черного моря, и он, смуглый, жилистый и крепкий, больше походил на жителя сирийских пустынь, чем на ромея. Базилевс был в расцвете сил, но виски его уже посеребрила седина.

Глубокие складки у носа и тонких губ придавали его лицу мрачное,

даже жестокое выражение. По-гречески он говорил с сильным армянским акцентом, так что иные во Дворце совета неодобрительно качали головами, в душе считая императора варваром, которого не следовало допускать в их среду. Каталакт первым делом распорядился переплавить императорскую корону, которую носил покойный Роман, и сделать другую, ему по размеру. Рисунок новой короны выполнил странствующий художник из Тифлиса. Она была украшена фигуркой орла, сидящего с опущенными крыльями на теле мертвого льва.

Ни художник, ни император не могли объяснить, что значит это изображение, но Михаил Каталакт являл собой великолепное зрелище, когда двумя днями позже отправился в новой короне с крыльями по бокам, хищным клювом спереди и львиным хвостом сзади венчаться со стареющей императрицей.

Это была последняя церемония, в которой харальдовы варяги принимали участие, прежде чем отправиться в поход на отдаленные острова, поэтому они изо всех сил старались оставить о себе добрую память и даже продержались трезвыми до самого захода солнца. Это далось им с трудом, так как гвардейцы-булгары начали праздновать императорскую свадьбу с самого утра.

В полдень Эйстейн подошел к Харальду в трапезной зале и сказал:

– Если мы хотим свести счеты с чернорожими булгарскими обезьянами, сейчас самое время этим заняться. Они валяются по всем улицам и закоулкам, не в силах пальцем пошевелить, не то что поднять копье.

Харальд сурово взглянул на него:

– Эйстейн, друг мой, я отлично понимаю твою мысль. Спасибо, что сказал, но если я решу, что пора посчитаться с булгарами, я позабочусь о том, чтобы они были трезвые и числом втрое превосходили северян. Я свожу счеты только так и никак иначе.

Эйстейн сын Баарда упал на колени и проговорил, прижавшись лбом к башмаку своего командира:

– Харальд, мне стыдно. Если я еще раз скажу подобное, можешь поучить меня уму-разуму тем же способом, каким учил Гирика из Личфилда.

Харальд поднял его и весело сказал:

– Эйстейн, старина, мы многое повидали вместе. Одного нам никогда не увидеть – конца нашей великой дружбы. Пойди, скажи варягам из третьей роты, чтобы сегодня надели шлемы как положено. Они датчане и, чтобы хоть чем-то отличаться от англичан, сдвигают шлемы чуть ли не на затылок. Сам я побаиваюсь идти к ним, как бы они меня чем не шарахнули за такие указания. Так я рассчитываю на тебя?

Эйстейн ответил, посуровев:

– Если какой из данов посмеет не выполнить твой приказ, одним даном на земле будет меньше, уж я об этом позабочусь.

Он направился было к выходу, но Харальд окликнул его:

– Будь с ними помягче. Они неплохие ребята, хоть и бывают не в меру упрямы.

Вечером, когда уже затихал городской шум, за Харальдом послал Михаил Каталакт. Новый император принял его в небольшой внутренней комнате без окон.

Парадные одежды базилевс уже снял и сидел за роскошным столом из серебра с инкрустацией из яшмы и аметистов в одной тонкой полотняной рубахе. Даже свою новую корону он отложил в сторону.