Мечи с севера

Триз Генри

ОТПЛЫТИЕ

В тот же день императорские галеры отплыли из гавани, взяв курс на Геллеспонт. Особым распоряжением императора Харальду было дозволено идти на своем драккаре «Жеребец», а Эйстейну сыну Баарда на своем «Боевом ястребе», которые по этому случаю были выкрашены в любимый византийцами пурпурный цвет. (Последнее обстоятельство вызвало бурю негодования со стороны северян, считавших, что драккар должен быть

черным, и только черным.)

Золоченая, с высокой кормой галера Маниака шла первой, за ней в трех кабельтовых следовал харальдов драккар. Прочие ромейские и варяжские корабли шли двумя колоннами, параллельно друг другу, чтобы никому не было обидно.

Над залитой солнцем гаванью пели серебряные трубы.

Высыпавшиеся на городские стены византийцы никогда еще не видали такого множества знамен, флагов и вымпелов. Казалось, морская лазурь расцвечена разноцветными драгоценными каменьями. Все вдруг ощутили гордость за свою страну.

Когда флот вышел из гавани на морской простор, вновь зазвучали трубы, кормчие налегли на рули, и корабли перестроились в две шеренги, каждая позади своего флагмана. Увидев это, какой-то старик, стоявший на Мраморной башне, что возле внутренней стены, воскликнул:

– Вот это да! Они очистят моря от всякой нечисти. Наконец-то варвары узнают силу ромеев!

Один из булгар, оставленных охранять город, злобно оттолкнул его древком копья от парапета и прорычал:

– Козел ты старый! Ты что, не понимаешь, что Каталакт затеял все это для того чтобы сбагрить отсюда этих пустоголовых вояк, чтобы ему не мешали тут кое-что поменять? Это надо было сделать еще тысячу лет назад.

Старик подумал:

«Если он поменяет в Граде Константиновом слишком многое, долго ему не прожить».

Но вслух свою мысль не высказал: он же не знал на чьей стороне этот свирепый булгар.

Но был среди провожающих человек, не считавший варягов пустоголовыми вояками. Мария Анастасия Аргира с раннего утра стояла на балконе и молила Бога, чтобы ей хоть на мгновение удалось увидеть Харальда Сурового. Вот и он идет к причалу между Халльдором и Ульвом, а за ними – Эйстейн и Гирик, все со здоровенными топорами; их светлые волосы шевелит морской бриз.

Девочка опустилась на колени и стала горячо молиться о том, чтобы они вернулись живыми и невредимыми. И даже дала обет, что не будет ни есть, ни пить целых три дня, если они возвратятся. Бедняжка не знала, что по приказу Феодоры ее и так три дня продержат без еды и питья.

Харальд, конечно, тоже не знал об этом. Вообще, будучи прирожденным мореходом, он так заскучал в Константинополе, что все его мысли были заняты только предстоящим походом.

Викинг видел радостные толпы народа на стенах, но не испытывал по этому поводу особых чувств, так как знал, что, впади он в немилость, те же самые горожане будут так же радоваться, когда за него на Ипподроме примутся палачи.

В последний раз окинув город орлиным взором, Харальд заметил на каком-то балконе фигурку коленопреклоненной, похоже, молящейся, девочки в темных одеждах, но не обратил на нее внимания: в Византии полно одетых в темное молящихся людей.

Норвежец повернулся и стал опускаться с набережной к причалу. Ничто не омрачало его радости по поводу предстоящего отплытия.

КОРСАРЫ

Примерно через неделю после отплытия северянам начало казаться, что время вдруг замедлило свой бег, а то и вовсе остановилось. Плавание было на редкость однообразным, и в свободное от гребли и установки

парусов время людям не оставалось ничего другого, кроме как до боли в глазах вглядываться в пыльные берега, видневшиеся по обеим сторонам за полосой сверкающей на солнце воды. Всем хотелось, чтобы, наконец, хоть что-то произошло. От скуки они то и дело принимались дразнить ромеев, шедших на ближайших к ним галерах, в надежде завязать драку. Узнав об этом, Харальд решил, что настало время взяться за кожаный рупор и посоветовал всем варягам беречь силы для битвы с врагом вместо того, чтобы вызывать на драку своих союзников.

Время от времени он бывал на галере Георгия Маниака, и от его внимания не ускользнуло, что тот постоянно носит поверх своей золоченой кирасы Орден Каталакта. Когда же Маниак спросил его, где его собственный орден, Харальд ответил:

– Спрятан в надежном месте. У нас не принято надевать драгоценности, когда идешь в бой.

На том разговор и закончился. После этого ромей перестал надевать орден.

Наконец, пройдя Геллеспонт, византийский флот вышел на просторы Эгейского моря.

Однажды, рано утром, они повстречали небольшое рыбачье суденышко и окружили его прежде, чем оно успело улизнуть. Втянув темнолицего рыбака на одну из галер, варяги стали расспрашивать его о том, что происходит в тех местах. Но бедняга был так напуган, что поначалу не мог вымолвить ни слова. Халльдор дал ему чашу вина и кусок ячменного хлеба, и тогда рыбак вдруг затараторил на непонятном варягам языке. Маниак прислал на «Жеребец» одного из своих заместителей-ромеев узнать, в чем дело. Тот послушал бормотанье рыбака и сказал:

– Этот пройдоха хочет нас надуть. Нарочно говорит на старолемпосском диалекте. Так еще старик Язон изъяснялся. На самом деле, этот мерзавец – ромей. И поверьте, стоит мне подрезать ему язык, как он заговорит так же правильно, как Михаил Каталакт.

Он достал из ножен кинжал и поднес его ко рту насмерть перепуганного рыбака. Тот немедленно заговорил, как самый что ни на есть чистокровный византиец. Варягов это ужасно развеселило.

– Умоляю, пощади меня, сиятельный! – заныл рыбак. – Я боялся говорить не потому, что я враг тебе, а потому, что знаю: захватившие наш остров корсары убьют меня, если я скажу тебе, где их логово.

На это византиец ответил:

– Презренный трус, ты уже сказал нам все, что нужно. А поскольку ты оскорбил своим бормотанием нашего стратига Георгия Маниака, сейчас я все-таки отрежу тебе язык.

Бедняга пал на колени и воззвал к Богородице о спасении. Тут Харальд выступил вперед и сказал:

– Стоит ли обращаться сразу на самый верх, когда твое прошение может быть удовлетворено нами? Сейчас же замолкни. Противно слушать твои завывания.

Он повернулся к византийцу:

– Убери свой кинжал, воин. Мы узнали все, что нам нужно.

Тот подчинился, однако с большой неохотой. И тут же отправился к Маниаку и передал ему слова Харальда. Тот пришел в неописуемую ярость и принялся метаться по палубе, как раненый лев. Потом приказал прокричать в рупор, чтобы рыбачья лодка была потоплена. Харальд прокричал в ответ:

– Если она пойдет ко дну, я отправлю вслед за ней три галеры.

Галера Маниака тут же удалилась от «Жеребца» на предельной скорости, а варяги дали рыбаку пару золотых монет, угостили его еще чашей вина, а потом спустили в лодку. Вначале он их благодарил, а когда отплыл подальше, стрелой не достать, принялся честить на чем свет стоит, обзывая свиньями, собаками, волосатыми обезьянами и белоглазыми волками.