Шрифт:
1. Облако злобы
Под приглушенный, саднящий барабанный ритм и гипнотическое мерцание красноватого пламени в подземном храме Злобы пять тысяч оборванных идолопоклонников, постепенно входя в транс и наливаясь желчью, стояли на коленях и исступленно бились лбами о холодные и шершавые каменные плиты.
Барабаны гудели едва слышно. И если бы не то и дело раздававшиеся рычание и визг, снаружи вообще ничего не было бы слышно. Однако все вместе идолопоклонники излучали чудовищную вибрацию, грозившую всколыхнуть не только город и страну Ланкмар, но и всю землю Невон.
Уже много лун Ланкмар жил тихо и мирно, и злоба их поэтому была
Единственный подземный зал храма был длинен и широк, но снабжен таким количеством беспорядочно расставленных толстенных колонн, что из любого места человек мог увидеть не более трети всего помещения. Потолок же зала был настолько низок, что его можно было без труда коснуться кончиками пальцев, но сейчас все присутствующие в нем лежали, распростершись ниц. Зловоние стояло нестерпимое. Из-за массы черных согбенных спин охваченных злобой идолопоклонников пол храма напоминал всхолмленную землю, из которой серыми деревьями росли покрытые коркой селитры каменные колонны.
Верховный жрец Злобы в маске поднял костлявый палец. Тонкие, как пергамент, тарелки зазвенели в унисон с барабанами и мерцанием адского пламени, скручивая в тугой узел зависть и злобу, терзавшие одетых в черное прихожан.
И вот, во мраке этого похожего на черную щель зала, из черных холмиков согнутых спин начали прорастать, подниматься вверх бледные тонкие усики, словно спины эти были засеяны семенами призрачной травы повышенной всхожести. Усики – в каком-нибудь ином мире о них сказали бы, что они состоят из эктоплазмы, – быстро множились, становились толще и длиннее, сливались в белые змееподобные щупальца, как будто в это подвальное помещение проникли языки тумана с полноводной реки Хлал.
Обвиваясь вокруг колонн, змеясь по низкому потолку и влажно поглаживая спины своих приверженцев, белые змеи сливались друг с другом и устремлялись в черную дыру низкой винтовой лестницы, каменные ступени которой были истоптаны почти напрочь, отчего лестничный пролет стал напоминать скрученный спиралью белый цилиндр с мерцающими внутри красными искорками.
И все это время барабаны и тарелки выводили монотонный ритм, служители черной преисподней равномерно проворачивали деревянные колеса с укрепленными на них красными свечами, глаза верховного жреца неподвижно смотрели из прорезей в деревянной маске, завороженные идолопоклонники неподвижно лежали ниц.
А наверху по мглистому переулку спешила домой, в воровской квартал, девочка-попрошайка – тощее голенастое существо, чьи большие, словно у лемура, глаза испуганно смотрели с маленького и хорошенького личика эльфа. Увидев, как из узкого зарешеченного окошка на уровне земли выползает белое плоское щупальце, она сразу поняла, что это не речной туман, хотя его холодные влажные клубы катились за ней по переулку.
Девочка попыталась обежать щупальце, но оно со стремительностью атакующей змеи метнулось к противоположной стене и преградило ей дорогу. Девочка бросилась назад, но щупальце обогнуло ее и прижало к твердой стене. Теперь она лишь стояла и тряслась от ужаса, а туманные кольца змеи, становясь уже и плотнее, подползали к ней все ближе и ближе. Конец бледного жгута, похожий на сплюснутую головку ядовитой змеи, покачался, как перед броском, и клюнул девочку в грудь. Она тут же перестала трястись, голова ее запрокинулась, лемурьи глаза закатились, так что видны были одни белки, и девочка осела на тротуар, словно тряпичная кукла.
Несколько секунд туманная змея тыкалась в нее носом, затем, будто разозлившись, что в маленьком тельце не осталось и признака жизни, шлепком перевернула девочку лицом вниз и быстро поползла в ту же сторону, что и речной туман: через весь город к домам знати и залитому светом дворцу сюзерена.
Клубы двух туманов было бы невозможно отличить друг от друга, если бы не красноватое свечение, время от времени пробегавшее по жгутам одного из них.
На перекрестке пяти улиц, подле пустого каменного корыта для водопоя, у низенькой жаровни с тлеющими угольями сидели двое. Ярко освещенный квартал, где жила знать, был совсем неподалеку, и время от времени оттуда долетали едва различимые звуки музыки и взрывы смеха. Обоих мужчин – и высокого и коротышку – можно было бы принять за бродяг, если бы не их одежда – видавшая виды, но сшитая из некогда дорогой материи – да не оружие в ножнах, лежавшее под рукой у каждого.
Рослый сказал:
– Ночью будет туман. Им уже тянет от Хлала.
Это был Фафхрд – мускулистый детина с белой кожей и золотисто-рыжими кудрями.
Коротышка поежился, кинул в жаровню два кусочка угля и саркастически заметил:
– Еще предскажи ледник, ползущий по улице Богов, если можно.
Это был Мышелов – живчик с настороженным взглядом, презрительно кривящимися губами и в низко надвинутом на лоб сером капюшоне.
Фафхрд ухмыльнулся. Вдалеке раздались звуки песни, и он, словно обращаясь к принесшему их порыву черного ветра, полюбопытствовал:
– Интересно, почему мы не сидим сейчас в тепле, на мягких подушках, почему мы не пьяны и нас не обнимают нежные ручки?
Вместо ответа Серый Мышелов достал из-за пояса кошель из крысиной кожи и хлопнул им о ладонь. Кошель сплющился даже без намека на звон. Затем для пущей убедительности он продемонстрировал приятелю все свои пальцы, на которых не было ни одного кольца.
Фафхрд снова ухмыльнулся и проговорил прямо в окружающую тьму, наполненную мелкой моросью, предвестницей тумана:
– Нет, все-таки это странно. Мы побывали в стольких переделках, держали в руках столько самоцветов, янтаря и золота, даже кредитные грамоты Цеха Зерноторговцев – и где все это? Грамоты улетели на своих пергаментных крыльях, драгоценности уплыли, словно игривые разноцветные рыбки. Почему же мы не разбогатели?
– Потому, – фыркнул Мышелов, – что ты транжиришь нашу добычу на дешевых девок, а еще чаще спускаешь их на какую-нибудь благородную фанаберию – что-нибудь вроде похода фальшивых ангелов на штурм стен преисподней. А я остаюсь в бедняках, потому что вечно нянчусь с тобой.
Фафхрд расхохотался и ответил:
– Ты почему-то не упомянул о собственных, причем довольно опасных фанабериях, – помнишь, к примеру, как ты срезал кошелек у сюзерена и обчистил его карманы в ту самую ночь, когда отыскал и вернул ему его же похищенную корону? Нет, Мышелов, мне кажется, мы бедны потому…. – Внезапно он поднял локоть и втянул раздувшимися ноздрями холодный влажный воздух. – Туман сегодня чем-то припахивает.
Мышелов сухо ответил:
– Да я и так чувствую запахи гнилой рыбы, горелого жира, лошадиного навоза, снятой с ран ваты, тухлой ланкмарской колбасы, дешевого ладана, прогорклого масла, заплесневелого зерна, бараков для рабов, лоханей бальзамировщиков, загруженных трупами до краев, и вонь соборов, где толпятся заскорузлые возчики и шлюхи, справляя свои разнузданные оргии, – а ты еще говоришь, будто туман чем-то припахивает.