Мечи в тумане

Лейбер Фриц Ройтер

Мышелова так и подмывало врезать как следует прямо по украшенной драгоценностями маске Пульга, которую он только что снова надел, – врезать прямо по носу, а потом бежать сломя голову из этого сумасшедшего дома, где он должен приказывать по приказу. Однако он не мог оставить Фафхрда – раздетого, безволосого, связанного, мертвецки пьяного и совершенно беспомощного. Поэтому Мышелов двинулся к наружной двери и сделал знак Пульгу с приспешниками следовать за ним. Он почти не удивился – в этих обстоятельствах было трудно решить, какое поведение считать удивительным, – что они его послушались.

Мышелов знаком показал Грилли,

чтобы тот подержал штору и пропустил остальных. Обернувшись и глядя через плечо маленького человечка, он заметил, как Кватч, который уходил последним, нагнулся, чтобы задуть свечу, и, воспользовавшись этим моментом, прихватил из-под кровати початый кувшин с вином. И почему-то этот вполне невинный воровской поступок показался Мышелову с оккультной точки зрения самым нелепым из всех происшедших до этого мистических несуразиц. Мышелову страстно хотелось обратиться к какому-нибудь богу, в которого он бы верил, и попросить, чтобы тот просветил и направил его в этом океане необъяснимых и странных предчувствий. Но, к сожалению, для Мышелова такого божества не существовало. Поэтому ему оставалось лишь броситься наудачу в этот неласковый океан в надежде, что в нужный момент его осенит вдохновение.

Пока Бвадрес скрежетал большую литанию, а толпа тихо отвечала ему, где надо (при этом очень многие шикали и свистели), Мышелов деятельно готовил декорации и размещал действующих лиц драмы, содержания которой он почти не знал. Сумерки были на его стороне – он мог проскользнуть практически незамеченным от одной кулисы к другой, а лотки примерно половины ланкмарских торговцев могли послужить, если понадобится, для оформления сцены.

В процессе подготовки Мышелов настоял на том, чтобы лично проверить оружие Кватча и Виггина – короткие мечи в ножнах, арбалеты и колчаны с очень неприятными с виду маленькими стрелами. К тому времени, как большая литания дошла до своего жалобного финала, сцена была готова, хотя где, когда и как будет поднят занавес и кто будет зрителями, а кто актерами, оставалось только гадать.

Как бы там ни было, но сцена выглядела внушительно: длинная улица Богов, уходящая в обоих направлениях в какой-то кукольный, залитый светом факелов живописный мир, бегущие по низкому небу облака, полупрозрачные ленты тумана, тянущегося с Великой Соленой Топи, далекий рокот грома, блеяние и завывания других жрецов, пронзительный смех женщин и детишек, зычные выкрики бродячих торговцев и зазывал, запах ладана из храмов, смешивающийся с маслянистым дымком от жареных закусок на лотках разносчиков, факельный чад, мускусные и цветочные ароматы разодетых дам.

Аудитория Иссека, значительно расширившаяся за счет людей, привлеченных рассказами о вчерашних подвигах неистового прислужника и дикими пророчествами Бвадреса, перегородила всю улицу, оставив с каждой стороны лишь узкие проходы под аркадами. На вечерней службе присутствовали все слои ланкмарского общества: тут можно было увидеть неописуемые лохмотья и мех горностая, босые ноги и усыпанные самоцветами сандалии, сталь наемников и тросточки философов, лица, разрисованные редчайшей косметикой, и лица, припудренные лишь пылью, глаза голодные и глаза пресыщенные, глаза, в которых светилась безумная вера, и глаза, в которых за скептицизмом скрывался страх.

Отдуваясь после большой литании, Бвадрес стоял напротив дома, где спал связанный Фафхрд. Его дрожащие руки покоились на бочонке, который был

прикрыт мешком из-под чеснока и служил одновременно алтарем и ящиком для пожертвований. Почти вплотную к нему располагались самые истовые прихожане – кто сидел, скрестив ноги, кто на корточках, кто стоял на коленях.

Мышелов поместил Виггина и Кватча подле перевернутой тележки торговца рыбой, на самой середине улицы. Они передавали друг другу похищенный Кватчем кувшин с вином, – очевидно, чтобы скрасить свое пребывание на столь благоуханном посту, однако всякий раз, когда Мышелов замечал, что они прикладываются к кувшину, его вновь и вновь охватывало ощущение некоей оккультной несообразности.

Пульг выбрал себе место у низкой арки подле дома, где находился Фафхрд. Грилли был при нем, а Мышелов, закончив приготовления, присел неподалеку на корточки. Маска Пульга никому особенно не бросалась в глаза: в толпе было еще несколько мужчин и женщин в масках – пустые разноцветные пятна в море лиц.

Море это никак нельзя было назвать спокойным. Многие присутствующие были немало раздражены отсутствием рослого служки (они-то и шикали и свистели во время литании). Завсегдатаям тоже не хватало его лютни и нежных напевов, и они обменивались тревожными вопросами и предположениями. В конце концов кто-то выкрикнул: «Где служка?», и через несколько мгновений вся аудитория начала скандировать: «Хотим служку! Хотим служку!»

Но Бвадрес быстро заставил присутствующих замолчать: приставив руку козырьком ко лбу, он стал вглядываться в верхний конец улицы, словно увидел там кого-то, а потом внезапно указал туда пальцем, как будто там появился человек, которого все так звали. Люди принялись вытягивать шеи и толкаться, пытаясь увидеть, на кого указывает Бвадрес, заодно они перестали скандировать, – и тут старый жрец приступил к проповеди.

– Я скажу вам, что случилось с моим служкой! – вскричал он. – Его поглотил Ланкмар. Он пожрал его – этот нечестивый Ланкмар, город пьянства, распутства и разврата, Ланкмар, город зловонных черных костей!

Последнее кощунственное замечание относилось к истинным богам Ланкмара (их под страхом смерти нельзя было даже упоминать, хотя простых богов в Ланкмаре можно было оскорблять сколько угодно) и заставило толпу потрясенно умолкнуть.

Бвадрес запрокинул лицо и воздел руки к бегущим тучам:

– О Иссек, милосердный и могущественный Иссек, смилуйся над своим смиренным слугой, который лишился друга и остался один. Был у меня один служка, твой неутомимый защитник, и того у меня отняли. Ты говорил ему, Иссек, о своей жизни, посвящал в свои тайны, у него были уши, чтобы слышать твои речи, и губы, что их петь, но черные дьяволы унесли его! О Иссек, смилуйся надо мной!

Бвадрес простер руки над толпой и оглядел слушателей.

– Когда Иссек ходил по земле, он был юным богом – юным богом, говорившим лишь о любви, но его схватили и привязали к пыточной дыбе. Он принес людям воду мира в священном кувшине, но они разбили его.

Тут Бвадрес весьма пространно и гораздо живее обычного (возможно, он чувствовал, что должен чем-то восполнить отсутствие своего служки-скальда) описал житие и, главное, муки и смерть Иссека Кувшинного, так что среди слушателей не осталось ни одного человека, у кого не встал бы перед глазами образ Иссека на дыбе (вернее, на нескольких дыбах по очереди) и не сжалось бы сердце при мысли о страданиях бога.