Мечи в тумане
Шрифт:
Услышав последнюю фразу, Мышелов почувствовал легкомысленное желание опять подурачиться, на сей раз изображая из себя мага. Перед ним стояло редкое существо, на котором он мог бы испытать хранящуюся у него в мешке антиадептовую руну! Ему захотелось процедить сквозь зубы заклинание, взмахнуть в колдовском жесте руками, плюнуть в адепта и трижды крутануться на левом каблуке против движения солнца. Но он решил пока с этим повременить.
– Уж больно замысловато ты излагаешь, – с угрозой произнес Фафхрд.
– Но этим-то я от вас и отличаюсь, – оживленно отозвался адепт. – О некоторых вещах говорить вообще невозможно, а о других так трудно, что человек зачахнет и умрет, прежде чем найдет нужные слова. Приходится одалживать
Мышелов смотрел на адепта, внезапно почувствовав в нем какое-то чудовищное несоответствие, – как если бы увидел мошенничество в изгибе губ Солона, или трусость в глазах Александра, или слабоумие в лице Аристотеля. Адепт был безусловно человеком образованным, уверенным в себе и могущественным, однако Мышелову невольно пришел на мысль ребенок, патологически жаждущий набраться жизненного опыта, – робкий, болезненно любопытный маленький мальчик. Вслед за этим Мышелова пронзило непонятное ощущение, что он так долго следил за Ахурой именно ради этого секрета.
Мышцы на правой руке Фафхрда напряглись, словно он собирался дать собеседнику весьма лаконичный ответ. Однако вместо этого он вложил меч в ножны, подошел к женщине и, пощупав пальцами пульс, завернул ее в свой медвежий плащ.
– Дух ее отлетел ненадолго, – заявил он, – и скоро возвратится. Скажи, серебристо-серый ферт, что ты с ней сделал?
– Какая разница, что я сделал с ней, с вами или с собой? – немного сварливо отозвался адепт. – Вы здесь, и у меня есть к вам дело. – Он помолчал. – Вот вкратце мое предложение: я сделаю вас адептами вроде меня, предоставлю вам любые знания, какие только сумеет вместить ваш ум, а для их расширения и углубления вы будете подвергаться всяческим заклятиям, вроде того, что я на вас наложил или решу наложить в будущем.
– Погоди, Фафхрд! – взмолился Мышелов, схватив друга за руку. – Не бей его пока. Давай рассмотрим вопрос всесторонне. Почему, о благородный колдун, ты сделал это предложение именно нам и почему для этого заставил нас притащиться сюда, вместо того чтобы услышать наш ответ прямо в Тире?
– Адептом?! – взревел Фафхрд, в которого Мышелов вцепился изо всех сил. – Он предлагает мне стать адептом?! А за это я должен буду и дальше целоваться со свиньями? Пойди лучше и харкни Фенриру [в скандинавской мифологии гигантский чудовищный волк] в пасть!
– Что касается того, почему я затащил вас сюда, – хладнокровно промолвил адепт, – то все объясняется просто: мои способности к передвижению, точнее, к нормальному общению несколько ограниченны. Кроме этой есть и еще одна особая причина, которую я вам открою, как только мы заключим соглашение, хотя могу сказать, что вы, сами того не ведая, уже помогли мне.
– Но почему именно мы? Почему? – настаивал Мышелов, с трудом удерживая Фафхрда на месте.
– Некоторые «почему», если следовать за ними достаточно долго, могут увести нас за границы реального, – отозвался серебристо-черный. – Я искал знания за пределами снов обычных людей, я далеко забирался в тот мрак, что окружает умы и звезды. Но сейчас, оказавшись в самой середине этого жуткого черного лабиринта, я внезапно почувствовал, что клубок моей путеводной нити подошел к концу. Мерзкие стражи, для которых Нингобль лишь мальчик на побегушках, и даже Ормузд [Ормузд (Ахурамазда) – в иранской мифологии верховное божество, антипод Аримана] – лишь туманный символ, расставили ловушки и возвели баррикады. А мои самые яркие светочи угасли или же оказались слишком слабыми. Мне нужны новые дороги познания. – Адепт перевел на друзей взгляд, и глаза его теперь были похожи на две дырочки в занавесе. – В самой вашей сокровенной сущности есть нечто, что вы, а до вас и другие, веками стерегли пуще зеницы ока. Нечто, что позволяет вам смеяться так, как это было доступно лишь древним богам. Нечто, что позволяет
– Ты что же, считаешь, что мы – два миленьких шарфика, которые ты можешь трепать своими склизкими пальцами? – прорычал Фафхрд. – Ты хочешь надвязать ими конец этой своей веревки и спуститься в Нифльхейм? [в скандинавской мифологии – царство мертвых]
– Прежде чем трепать других, всякому адепту приходится истрепать самого себя, – серьезно ответил незнакомец. – Вы сами не знаете, какое нетронутое сокровище храните в себе или расточаете в бессмысленном смехе. А ведь в нем заключено столько богатства, столько сложностей, столько путеводных нитей, тянущихся сквозь небеса к немыслимым мирам! – Быстрые слова незнакомца зазвучали страстным призывом. – Неужто вас не подмывает понять хоть что-нибудь, неужто вы не стремитесь бросить свои детские забавы и испытать истинные приключения? Я сделаю так, что вашими врагами станут сами боги, вашими сокровищами будут звезды – только слушайтесь меня. Все люди сделаются для вас зверями, а лучшие из них – охотничьей сворой. Целоваться с улитками и свиньями? Это всего лишь прелюдия. Более великие, чем Пан, вы будете ужасом народов, бичом мира. Вселенная будет трепетать от ваших страстей, и вы обуздаете их. Этот древний смех даст вам могущество….
– Да подавись ты своей мерзкой блевотиной, подонок! Заткни свое паршивое хлебало! – загремел Фафхрд.
– Только покоритесь мне, моей воле! – восторженно продолжал адепт так быстро, что его борода ритмично подрагивала. – Мы поймем причину всех вещей и перекрутим их по-своему. Божественный разврат будет устилать дорогу, которой мы пойдем сквозь ненастную тьму и отыщем того, кто, таясь в бесчувственном черепе Одина, дергает за ниточки и управляет нашими жизнями. Все знание будет принадлежать нам троим. Только отдайте мне свою волю, станьте орудием моим!
На мгновение Мышелова ослепил блеск столь ужасных чудес. Но он тут же стряхнул с себя морок и, пощупав бицепсы Фафхрда – они было ослабли, словно Северянин тоже начал поддаваться, но тут же вновь напружинились, – услышал собственный голос, холодно прозвучавший в гулком молчании:
– Ты думаешь, тебе хватит плюгавенькой рифмы, чтобы поймать нас на свои тошнотворные посулы? Думаешь, нам интересно твое высоколобое копание в дерьме? Фафхрд, этот слизняк меня оскорбил, не говоря уж о вреде, который он нам причинил. Остается только решить, кто из нас им займется. Мне не терпится распотрошить его, начиная с ребрышек.
– Да неужто вы не понимаете, какие колоссальные возможности я готов для вас открыть? Неужели у нас нет точек соприкосновения?
– Только на поле боя. Зови своих демонов, колдун, или хватай оружие.
Невероятное возбуждение покинуло адепта, и в глазах у него осталась лишь смерть. Чтобы решить, кому сражаться, Фафхрд подкинул в воздух чашу Сократа и выругался, когда она подкатилась к Мышелову, который с кошачьим проворством схватил свой меч по имени Скальпель. Адепт, нагнувшись, стал шарить у себя за спиной, пока не наткнулся рукой на поле с ножнами, из которых вытащил клинок, тонкий и упругий, как игла. Адепт стоял, высокий и холодно-безразличный, в лучах восходящего солнца, а черный, напоминающий человека монолит, словно напарник, склонился за его спиной.
Мышелов беззвучно вытащил Скальпель из ножен и, ласково проведя пальцами по клинку, заметил на нем сделанную черным мелком надпись: «Шаг, который ты собираешься предпринять, я не одобряю. Нингобль». Раздраженно зашипев, Мышелов стер надпись о бедро и стал внимательно следить за адептом – настолько внимательно, что не заметил, что глаза лежавшей на земле Ахуры чуть дрогнули и раскрылись.
– И знай, мертвый колдун, – небрежно заметил человечек в сером, – что меня зовут Серый Мышелов.
– А меня – Анра Девадорис.