Мечи Ямато
Шрифт:
Артем вспомнил монастырь, горы, Испытание, Сатори, что в переводе с японского означало «просветление» и просветлением было на самом деле. Тогда ему открылось Знание, как обрести себя в этой совсем чужой, не принимающей его стране, открылся Путь.
Конечно, кое-что изменилось с того времени. И изменилось существенно — он встретил Ацухимэ. Но от этого необходимость следовать по увиденному Пути лишь возросла.
Когда-нибудь он вернется сюда уже не как безродный гайдзин, могущий рассчитывать лишь на то, чтобы жить тут из милости. Нет, он вернется сюда другим человеком, человеком, которому не придется прятать лицо под полями шляпы-амигаса, которого станут признавать по меньше мере за равного. И тогда он
— Мы не станем скупиться, — сказал Хара Итиноси. — Но ты не должен задерживаться здесь.
— Тогда не будем затягивать ни на минуту, Итиноси-сан. — Он поднялся из-за стола...
... Артем направился в свою комнату. Что ему еще оставалось сделать в Мацудайра-рю? Переодеться, взять обещанные Хара Итиноси короб с едой и деньги, попрощаться с Ацухимэ. Странное письмо, найденное внутри японской гравюры, пусть остается у нее, пусть она разгадывает эти ребусы долгими японскими вечерами. Не письмо, а совсем другой вопрос сейчас заботил Артема — признаться девушке в своих чувствах к ней или нет?
Опа! Вот это неожиданность, и весьма приятная. Отодвинув дверь своей комнаты, Артем увидел Ацухимэ.
— Я хочу тебе сказать... — Он подошел к ней. Но продолжить не смог.
Девушка выбросила руку, которую держала за спиной, и приставила к горлу Артема кинжал.
— Одно из двух, — прошипела она. — Ты сейчас расскажешь мне все без утайки, и я оставлю тебя в живых. Или я убью тебя, Алтём, и обойдусь без тебя.
Он не узнавал этой женщины. Глаза горели лихорадочным огнем. На щеках пылал яркий румянец. Губы нервно дрожали. Такое впечатление — ей только сейчас сообщили, что она внебрачная дочь императора или что на Японию надвигается смертоносное цунами, которое смоет с островов все живое.
— Что случилось? Что я должен рассказать? — тихо проговорил Артем, косясь на руку с кинжалом.
— Правду. Как к тебе попало это письмо? Что такое рассеченное золото и куда оно делось? Кто ты такой на самом деле? Как это связано с моим братом Хидеиоши? Вот из-за чего на самом деле убили мастера Мацудайра! — Левой, свободной от кинжала рукой она достала из-за отворота кимоно письмо и поднесла его к глазам Артема...
Часть вторая
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО НИНДЗЯ
Глава четырнадцатая
СВЯТИЛИЩЕ КАСУГА
Старый хуторок —
Непременно у каждого дома
Дерево хурмы...
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Это русское народное присловье приходило на ум Артему всю дорогу от селения Касивадзаки до деревни Дако. Не случись той трагической нелепости, в результате которой погиб от руки Артема предыдущий владелец таинственной дощечки, не случись страшной беды с мастером Мацудайра — Артем расстался бы с Ацухимэ и неизвестно когда увидел бы ее вновь. А так они шли вместе по дороге, он мог видеть ее, мог с ней говорить. Более того, у них отныне была общая цель, общий враг и одна на двоих долгая дорога.
Сейчас они подходили к деревне Дако. Уже видны были тростниковые и черепичные крыши, над которыми вились дымки, они уже давно шли мимо заливных рисовых полей и фруктовых садов, навстречу им попадались крестьяне.
Сама по себе деревня Дако наших путников не интересовала. Деревня как деревня, по словам Ацухимэ. Но на ее окраине находилось синтоистское святилище Касуга. Оно и было целью их путешествия.
На этом настояла Ацухимэ. Она сказала, что так заведено в их роду. Если предстоит важное дело, допустим, кто-то собирается на бой, он обязательно должен посетить святилище Касуга в деревне Дако, должен поклониться божествам, которые издревле почитает их род. А уж тем более необходимо посетить святилище человеку, который стоит на распутье, не знает, какую дорогу выбрать, и не уверен, что склоняется к правильному выбору. Тишина и покой священного места, а главное — ками, обитающие в окрестностях святилища, — уверяла Ацухимэ — подскажут ей как быть, права ли она в своем выборе.
Дело в том, что в окрестностях святилища обитали души людей рода Кумазава. Род Кумазава вышел отсюда, первые Кумазава были из деревни Дако. Семейное поверье гласило, что все Кумазава, даже кто погибал или умирал своей смертью вдали от этих мест, став ками, возвращались к святилищу Касуга и оставались здесь навсегда...
Путь в горную деревню Дако занял у них три с половиной дня. Пусть те же три с половиной дня потребуются им затем, чтобы вернуться на равнину. Итого неделя. Семь лишних дней, проведенных вместе с Ацухимэ. Артем ничего не имел против этого...
Они прошли по деревне, провожаемые взглядами, в которых, впрочем, не читалось ничего, кроме простого человеческого любопытства.
— Нас принимают за паломников, — сказала Ацухимэ. — Изредка сюда наведываются паломники. Святилище Касуга известно в нашей провинции.
А излишней подозрительностью, как уверяла еще раньше Ацухимэ, здешние жители не страдают. Деревня эта тихая, удаленная от всех властей и городов с их суетой и тревогами. И люди здесь обитают спокойные, рассудительные, живущие исключительно своими маленькими повседневными заботами. «Правда, скоро они поймут, что ни в каких горных деревнях не укроешься от большой общей беды», — так закончила рассказ о местных жителях Ацухимэ.
Храм Касуга стоял на краю деревни. С дороги святилище невозможно было заметить из-за окружающих его каштанов и лиственниц. Сперва требовалось сойти с дороги, пройти по тропе, из-за низко нависающих ветвей лиственниц более похожей на сумрачный туннель. Там под ногами шуршала хвоя, а в ветвях, в причудливых узорах светотени порхала, заливисто чирикая, мелкая птичья сволочь. Живой туннель выводил на лесную поляну, размером с цирковую арену, где и находилось святилище Касуга.
Синтоистский храм вряд ли мог чем-то заинтересовать взыскательных ценителей деревянного зодчества — простое, без каких бы то ни было архитектурных излишеств, невысокое строение из лиственницы с загнутой вверх крышей, крытой красной черепицей. К храму примыкала совсем небольшая постройка: деревянная площадка, четыре столбика по углам, на которых держится черепичная крыша с загнутыми вверх краями, посередине висит подвешенный к крюку маленький бронзовый колокол, а к каждому из столбиков прибито матерчатое какэмоно с изображением оленей. А прямо перед деревянными ступенями храмового крыльца врыты в землю два толстых, покрытых лаком столба, которые украшают разноцветные ленты и оленьи рога.
Действительно, место тихое и уютное. Сразу охватывает ощущение домашности. Настоящий Приют Усталых Странников, где так и тянет повалиться на землю и выдохнуть что-то вроде: «Ну вот я и дома».
И еще одно ощущение возникает сразу же, едва выйдешь из-под деревьев на лужайку, — что столетиями здесь ничего не менялось. Как построили бог знает когда, так и стоит до сих пор в неизменном виде. А чего, спрашивается, не стоять! Лиственница — дерево прочное. Тем более без пригляду святилище не оставляют — это сразу заметно. Храм и пристройка ни в коем разе не запущенны. На древесине ни плесени, ни грибков, между ступенями крыльца не пробивается трава, расползающуюся из леса поросль своевременно вырубают, даже тропа, по которой они шли к святилищу, превратилась бы бог знает во что, в непроходимые джунгли, не прогуливайся по ней время от времени двуногие санитары леса с вострыми топориками.