Мечом раздвину рубежи
Шрифт:
В ночь перед тем, как наши три судна разошлись в разные стороны, мы договорились каждый год в определенный день встречаться в условленном месте. Я трижды приходил на эти встречи, и каждый раз видел только руса, с которым возвратился в Хазарию. А на четвертую встречу не прибыл и он. Я узнал, что он снова поступил на службу кагану и погиб в бою с печенегами. На сегодняшний день из тех, кто знал место спрятанных сокровищ, я остался один! Один, знающий об огромных сокровищах, даже сотой части которых я не видел у всех, взятых вместе, разбойников, с которыми меня сводила в жизни судьба! Хотя расщелина, на дне которой погребены бочонки с золотом и сундучок с драгоценными камнями, часто возникает у меня перед глазами, а бухточка с горящими кораблями преследует
Да, я могу по горным тропам добраться к бухточке, но у меня одного не хватит сил даже достать бочонки и сундучок из-под камней. Значит, нужно открыть кому-то свою тайну и туда отправляться отрядом. Но сколько человек понадобится, чтобы уже с сокровищами отбиться от пиратов и мазенда-ранских кораблей, если обратный путь проляжет по морю, или от горцев, если идти по суше? А что случится со мной, когда окажусь не нужен своим спутникам, а им не захочется расстаться с причитающейся мне долей? Да и какой она будет даже в случае, если они честно рассчитаются со мной? Я много размышлял над этими вопросами и, не находя ответа, положился на судьбу и волю Неба. И они не подвели — я встретил тебя. Сотник, половина сокровищ твоя, если поможешь мне доставить их в Итиль-кел или долину Злых духов. Согласен?
— Я не купец-караванщик, чтобы перевозить с места на место сокровища. Да и зачем мне, воину, несметные богатства, половину коих ты мне сулишь? Однако я обещаю передать наш разговор великому князю и уверен, что он поможет тебе.
— Великому князю? — в голосе казака прозвучала тревога. — Я не знаю его. Скажи, ему можно верить? Не захочет ли он обмануть меня? Довольствуется ли половиной сокровищ, которую я готов уступить ему за помощь?
— Великому князю можешь верить, как мне. А вот о дележе сокровищ договаривайтесь с ним без меня. Устроит тебя предложенная великим князем доля — показывай свою схоронку, нет — продолжай держать ее место в тайне. Но прежде подумай, представится ли тебе еще случай, чтобы завладеть сокровищами… пусть даже частью их. К тому же, с твоих слов, их так много, что тебе для безбедной жизни хватит даже малой их части.
— Мне одному — да, но я собираюсь передать их атаману Казаку в нашу общую казну. Придет час, когда мне по старости, из-за хворобы или боевого увечья придется оставить Зеленый остров и возвратиться в мир, который я некогда покинул. Тогда наше казачье братство выделит мне из общей казны деньги, на которые я стану коротать оставшиеся дни. Поэтому и прошу помочь доставить мою часть сокровищ к долине Злых духов.
— Уверен, что ты договоришься с великим князем обо всем. Да и почему он должен уменьшать твою долю, ежели эти сокровища идут ему в руки сами собой? Давай прекратим на этом разговор о бухте и подумаем, как быстрее попасть в Итиль-кел.
— Мы попадем туда не раньше, чем я избавлю нас от души-оборотня Арука, — заявил Сарыч. — Помоги мне встать на ноги.
Микула знал, что отговаривать Сарыча бесполезно: по верованиям степняков-язычников, не только душа-оборотень человека, изменившего вере предков, но и его тело представляли угрозу для живых, продолжая мстить своим недругам уже из мира мертвых. Но если язычники-хазары считали, что мертвец и его душа могут действовать самостоятельно, независимо друг от друга, то язычники-асии полагали, что мертвое тело способно возвратиться к жизни лишь при условии, что в него на какое-то время вновь вселится душа-оборотень. Поэтому, желая обезопасить себя от козней ожившего тела, хазары и асии почитали своим долгом лишить его возможности осуществлять месть: разбивали мертвецу голову, отрубали ноги и руки, сжигали у него мышцы, повреждали позвоночник.
Микула помог Сарычу подняться, и тот, опираясь на меч, доковылял до трупа Арука. Натужно пыхтя, делая остановки через каждый десяток шагов, доволок тело мертвого врага до колоды у костра. Немного отдышавшись, выдернул из колоды топор. Не желая видеть дальнейшее, Микула отвернулся, и теперь до него доносились
— Арук, отныне в твоей дырявой голове не сможет удержаться ни одна мысль о мести! Ты хотел бы догнать меня и, подкараулив, прыгнуть, как злая дикая кошка? Нет, теперь у тебя это не получится! Ты в состоянии еще подползти ко мне, как змея, на животе и нанести вероломный удар? Ошибаешься, с этой минуты ты не сможешь больше держать оружия! Душа-оборотень, как тебе нравится твое новое тело, не способное больше мыслить, передвигаться, пользоваться руками? Ха-ха-ха!
Вдоволь насмеявшись, Сарыч обратился к Микуле:
— Сотник, в сегодняшнем поединке одна из пар неминуемо должна была погибнуть, поэтому я и ты были единым целым, точно так неразделимы были судьбы Арука и юз-беки. Смерть выпала нашим противникам, и оба приняли ее от твоей руки. Знай, что душа-оборотень Арука, не расставшаяся до конца со старой верой и не постигшая в совершенстве новую, сможет вселиться как в тело язычника, так и мусульманина, прежде всего в труп юз-беки, его брата по вере и соратника по пролитой в последнем бою крови. В этом случае она будет мстить и тебе, как виновнику гибели юз-беки. Я устал, может, поможешь мне разделаться с телом нашего общего врага?
— Мы, внуки Перуна, не верим в месть мертвых тел, — ответил Микула, не трогаясь с места. — Мне чужда вера аси-ев, я не признаю и веру сынов Мухаммеда, а потому мне нет дела ни до их душ-оборотней, ни до мертвых тел.
— Вижу, ты не знаешь, на что способна в своей злобе и жажде отмщения душа-оборотень. Смотри, как бы твоя беспечность не обошлась тебе же слишком дорого, — предупредил Сарыч. — Потом, позже, ибо сегодня я позабочусь о нас обоих до конца.
По громкому дыханию Сарыча Микула определил, что тот направился от костра к трупу юз-беки, и вскоре оттуда донеслись удары топора. Затем раздался громкий вскрик, звук упавшего тела, и наступила тишина. Возившийся с лошадью Микула поспешил к Сарычу. По пути он бросил мимолетный взгляд на колоду и увидел подле нее труп Арука с пробитой головой, с отрубленными ниже колен ногами, без обеих кистей рук. По-видимому, то же самое Сарыч собирался сделать и с телом юз-беки, однако у него не хватило сил. Несколькими слабыми ударами топора он смог лишь искромсать ноги трупа, да выпавший из его рук топор обухом расплющил в лепешку мизинец и безымянный палец на правой руке мертвеца. Потерявший сознание Сарыч лежал рядом с телом юз-беки, и Микуле пришлось изрядно повозиться, чтобы привести его в чувство. Едва казак открыл глаза, русич обхватил его руками поперек туловища и дотащил до коновязи.
Усадив Сарыча на лошадь впереди себя и держа в поводу грех других коней, Микула направился к Итиль-келу. Когда казак полностью пришел в себя, он первым делом спросил:
— Сотник, не забыл ли ты довершить то, что не успел я? Я говорю о теле юз-беки.
— Труп юз-беки, даже если в него вселится душа-оборотень, не сможет больше ни передвигаться, ни держать в правой руке оружие, — уклончиво ответил Микула. — Поэтому он так же безопасен, как и покойник Арук.
— Ошибаешься, сотник, — печально сказал Сарыч. — У тела юз-беки осталась нетронутой голова, значит, оно может мыслить. А ум, подвластный душе-оборотню, не менее страшен, чем держащая оружие рука. Боюсь, что скоро ты сам узнаешь цену своей ошибки.
— Я думаю о другой нашей ошибке. Мы оставили изуродованные трупы на открытом месте, не закопав их в землю и не спрятав в овраге. Как знать, не послужат ли они причиной новой вспышки злобы к язычникам со стороны мусульман?
— Я поступил так, как поступают все степняки-язычники, в том числе сами хазары. Об этом прекрасно знали наши противники, когда вызывали нас на поединок. Утром на место боя прибудут друзья юз-беки и Арука, которые похоронят их по всем законам мусульманской веры. Ты, сотник, лучше думай о том, что у тебя появился новый страшный враг — душа-оборотень юз-беки, которая по твоей вине имеет возможность нам мстить.