Мечта длиною в лето
Шрифт:
– В Подболотье, говорите?
Под пальцами шофёра треснула одна из коробок, и по траве, прыгая, брызнули жёлтые кругляшки печенюшек с волнистым узором. Одна печенинка упала и разломилась. Фёдор машинально поднял её и положил на ладонь, не зная, куда девать. Отдать хозяину разломанную – неудобно, выбросить – жалко.
– А ты съешь, – иронично сказал Генка, словно испытывая Федьку «на слабо»: съест или побрезгует.
– Спасибо.
Ни секунды не размышляя, Федька положил в рот влажноватое печенье, почувствовав, как на зубах хрустнул песок. Но не выплюнул, а проглотил. Подумаешь – упало на землю! Проворно
– Помочь? – Федька кивнул на коробки.
– Сам справлюсь.
Голос шофёра по-прежнему был сух, но из него исчезли настороженные нотки, да и на деда он посматривал вполне доброжелательно. Загрузив товар, Генка выпрямился и вытер руки о замусоленные джинсы, вздувавшиеся на коленях пустыми пузырями, и небрежно поинтересовался:
– Вы в Подболотье к затворнице?
Не сговариваясь, Федька с дедом спросили:
– К какой затворнице?
– К той, у которой дом за забором, – уточнил Генка и пояснил: – Я сразу понял, что вы к ней. Обычные дачники в нашу глушь не заглядывают. Опасно слишком.
«Опасно!» У Федьки сладко защекотало в носу в предвкушении приключений, и он в восторге прошептал:
– Здорово!
Поймав осуждающий взгляд деда, Федька съёжился, старательно пряча свой восторг в раздутую губу.
– Вы не угадали, мы не к затворнице, – сказал дед. – Мы вольные дачники, и в Подболотье хотим снять комнату на лето. Вы не слышали, кто-то там сдаёт?
Долгий, слишком долгий ответный взгляд Голубева, видимо, подсказал деду, что в этом Подболотье, что-то не так. Благодушное выражение на дедовом лице сменилось суровым. Оно не сулило ничего хорошего, и Федька уже приготовился ныть и канючить, мучительно подбирая самые убедительные аргументы.
Но Генка Голубев, словно прочитав несложные Федькины мысли, уверенно вскочил на подножку грузовика и широким жестом указал на сиденье:
– Садитесь, так и быть, подброшу. Только имейте в виду, зубы крепко не стискивайте и не разговаривайте, не то языки пооткусываете: дорога в Подболотье – яма на яме. Один я могу проехать. А остановитесь у бабы Лены – малярихи. Не прогадаете.
Когда, натужно гудя, машина взяла очередное препятствие, Федька понял, что ещё одна яма – и его голова оторвётся от туловища, весело запрыгав по кочкам, мелькавшим за стеклом.
Спину ломило, в глазах плясали мушки, а язык, как и предупреждал шофёр, больно саднил, поцарапанный передним зубом со щербинкой.
Рядом с ним, спиной вжавшись в сиденье, мужественно покряхтывал дед, зеленея лицом на каждом спуске с горки.
Поняв, что деда Колю не на шутку укачало, Федька забеспокоился:
– Скоро приедем?
– Скоро, – жизнерадостно пообещал Генка Голубев, заложив очередной вираж, от которого машина чуть не завалилась набок. – Полпути проехали.
Дорога проходила по вырубленной в густом лесу просеке, неожиданно ныряя то вверх, то вниз и заставляя пассажиров резко подпрыгивать. Порой лес смыкался и ветви елей били по кабине машины, словно заколдованные злым волшебником сказочные чудища. В лесу было так сумрачно, что приходилось напрягать зрение, чтобы рассмотреть дорожное полотно, похожее на гигантскую стиральную
– Никогда прежде не видел такой дороги, – простонал дед, – даже когда служил в армии.
– А это не дорога, – сказал Голубев, снизив скорость на очередной выбоине, – это лежнёвка. – Догадавшись, что попутчики не понимают, пояснил: – Когда-то была дорога, вымощенная лесом, который вырубали. Чуете, как мы по полусгнившим стволам едем?
– Чуем, – лязгнув зубами, подтвердил Федька.
– Говорят, что эту дорогу ещё Чингисхан для своего войска прорубил, когда на Великий Новгород шёл. Да только зря старался. Сгинули татары в здешнем болоте. Все до единого человека. Вместе с конями и оружием.
То ли в кузове машины что-то звякнуло, то ли под колёса попал лист железа, но только на этих словах Голубева Федьке послышался отдалённый скрежет металла и еле различимое ржание коней, уходивших в зыбкую болотистую почву. Ахнув, он схватил деда за руку, не в силах сдерживаться:
– Деда, ты слышишь звон?
– Слышу, Фёдор, слышу, – приглушённо отозвался голос деда. – Это звенит моя голова.
Фёдор готовился к худшему. Но вдруг машина поехала ровнее.
– Вот оно, болото, – указал Геннадий, одной рукой придерживая руль, а другую высунув в распахнутое окно. – Запомните, дачники: с той тропы, по которой мы едем, в сторону – ни ногой. Иначе вас никогда не найдут. – Он хохотнул: – Или найдут археологи через тысячелетие. Говорят, в торфе ничего не гниёт. Будете стоять столбом рядом с конницей Чингисхана, целые и невредимые.
От шутки Голубева веяло жутью, и Федька с благоговейным ужасом посмотрел на огромное бурое поле с тонкими хлыстовинами мёртвых деревьев без верхушек.
Но дед Коля, почувствовав себя на равнине гораздо бодрее, убеждённо подтвердил слова Геннадия:
– Верно, Гена, вы заметили. Торф действительно способен консервировать органику, то есть живую материю. Когда я работал на Урале, около нашего завода археологи нашли целую охотничью стоянку с тысячелетней историей. Так что вполне вероятно, что и на вашем болоте археологам есть где приложить усилия.
Представив «законсервированную» конницу, Федька размечтался: наверняка рукопись с крюками указывает на место сокровищ Чингисхана!
Ну и ну, в какое место занесла их с дедом судьба!
Что если набраться храбрости и немного покопать, не сходя с дороги? Хотя бы настолько, насколько тянется рука? Вот было бы здорово откопать какой-нибудь колчан со стрелами или настоящее копьё! А уж когда посчастливится разыскать клад…
– Не моги и думать, – оборвал его расчёты дед, прихлопнув ладонью по коленке, – знаю, что ты замышляешь.
В один миг спустившись с сияющих вершин мечты в жестокую действительность, Федька собрался возразить, что дед ошибается, но не успел. Впереди показался высокий забор с колючей проволокой по верху, за которым возвышалась крыша дома, увенчанная спутниковой тарелкой. Забор был металлический, выкрашенный ярко-красной краской, а тарелка показалась такой большой, что Федька стал прикидывать, сколько человек туда поместится, если использовать её как санки зимой.
Несмотря на весёленькую окраску, колючая проволока придавала сооружению мрачный вид неприступной крепости, а глухо задраенные ворота с глазком указывали на то, что хозяин гостей не жалует.