Мечта из прошлого
Шрифт:
— Вы любите чай с булочками и клубничным джемом? — удивилась она.
— Очень.
— А вы не ехали куда-то… в определенное место?
— Если хотите знать, я увидел, как вы вышли, и поехал за вами, — признался он.
Она откинула с головы капюшон, поправила волосы и протянула ему носовой платок.
— Ах нет, — отдергивая руку, спохватилась она. — Я сначала его постираю.
Но он повелительно потребовал:
— Отдайте мне его.
Она протянула платок.
— Так едем пить чай? — спросил он.
— Если вы действительно хотите…
— Действительно хочу, — подтвердил он и улыбнулся еще более сухо.
Он завел мотор,
Он был не первым мужчиной, которого она в своей жизни полюбила или многие годы воображала, что любила; и все же сейчас для нее он был единственным.
И когда она со всей остротой осознала это, то пришла в ужас.
Ресторанчик, где они расположились, чтобы выпить чаю, обладал всеми теми атрибутами, которые обычно привлекают к такого рода заведениям. Зал был уставлен столиками, на которых красовались вазочки с цветами и веселой расцветки чайные приборы, в камине пылал яркий огонь, так как день выдался сырой и прохладный. Официантка встретила их радушно и предложила вместо булочек тосты, а клубничный джем заменили пирожные, их, похоже, доктор Ламуан любил не меньше традиционных английских сладостей, в пристрастии к которым он признался чуть раньше.
Беседа за чаем была не столь искренней и непринужденной, как когда-то за завтраком в ее коттедже, но, выпив две чашки чаю и приятно согревшись у огня, Валентина, по крайней мере, уже меньше остерегалась мужчину, который временами казался таким отчужденным. Да и в темных глазах Ламуана исчезла холодная полуулыбка.
Он, правда, по-прежнему вел себя сдержанно, хотя, казалось, ее общество было ему приятно. Когда речь заходила о Роксане, он становился намеренно немногословен, это не вызывало сомнения. Что же касается сестры Тибо, то она, как он сразу дал понять, не могла быть предметом их беседы. Любая попытка Валентины что-то узнать о сестре Тибо и ее достоинствах как сиделки наталкивалась на смущенное молчание или на уклончивые ответы.
На обратном пути дождь прекратился, а к тому времени, когда они подъехали к Бледонс-Року, опять светило солнце и по голубому небу мчались лишь отдельные случайные облака. Было шесть часов, а ужин в доме Стернов подавали в восемь. Поэтому Ламуан повернул машину в сторону лощины, и они поехали вниз, К бухточке, где обычно купались. В эту пору дня, на закате, влажный песок сверкал, как золотое обручальное кольцо, и дымился, нагретый жаркими лучами солнца.
Начался отлив, и они подошли по обнажившемуся дну к озерцу в каменной выемке. Валентина с любопытством рассматривала моллюсков, прилепившихся к камням. Она не уставала поражаться цепкости этих созданий и гадала, что будет, если она поддастся искушению, которое до сих пор успешно подавляла, и оторвет одно из них. Сможет ли это создание опять к чему-то прилепиться или погибнет?
Она сидела на освещенном солнцем камне, поочередно трогая пальцем то одну, то другую раковину, когда Ламуан, задумчиво смотревший на море, заметил приближавшуюся к ним с большой скоростью темную тучу, которая, несомненно, накроет их и разразится дождем, как только окажется
— Скорее! — крикнул он. — Бежим к машине или лучше к пещере, она ближе. Если не хотите промокнуть до нитки, надо поторопиться.
Валентина оставила свой плащ в машине. На ней было лишь тонкое хлопчатобумажное платье, которое не могло защитить ее от дождя. Она побежала, увязая в песке, к отверстию, зиявшему у подножия скал, — входу, как она знала, в целый ряд пещер. Когда Ламуан, последовавший за ней более степенным шагом, добрался до пещеры, она уже ждала его там, раскрасневшаяся, хохочущая. Он бросил на нее пристальный взгляд. На какое-то мгновение в пещере воцарилась такая же атмосфера, как тогда на пляже, когда их неудержимо влекло друг к другу.
— Вам не холодно? — спросил он, потому что в пещере было гораздо холоднее, чем на освещенном солнцем пляже.
Она резко отшатнулась от него и стала оглядывать пещеру. Взгляд ее блуждал по стенам, как будто она не знала, на чем его сосредоточить, и страшилась погибнуть, если не найдет того, на чем можно сконцентрировать внимание.
— Нет, нисколечко.
— И тем не менее я думаю, вам стоит набросить на себя мой пиджак. — И он снял его и накинул ей на плечи, несмотря на ее протесты.
— Теперь пневмонию заработаете вы, — сказала она и с наслаждением вдохнула чуть ощутимый мужской запах, исходивший от пиджака, борясь с желанием поплотнее закутаться в него и украдкой поглядывая на стоящего рядом мужчину.
Он закурил и стоял, уставившись на пелену дождя, закрывавшую вход в пещеру. Молчание Ламуана десятикратно усиливало ее ощущение его присутствия. Несмотря на то, что она отодвинулась, низкие каменные своды не позволяли им стоять далеко друг от друга. И по мере того как проходили минуты, а он продолжал молчать, на нее, словно бушующий поток, обрушилось нестерпимое желание прикоснуться к нему, заговорить, добиться его расположения. Это желание пронзило все ее тело и потрясло до глубины души. Она отчаянно боролась с ним и с ощущением, что все пещеры вокруг наэлектризованы ее неодолимым влечением к нему, возникшим, когда он поцеловал ее. И тут он неожиданно повернулся к ней и спросил:
— Ну и о чем вы думаете?
И тут ее прорвало… Она должна была сказать это в свое оправдание. Смести все основания для его обвинений или презрения, которых она не заслужила и в которых он все больше утверждался последние два дня и потому был так холоден с ней.
— Это неправда, что Ричард и я… Я нисколько его не интересую! Ему жаль самого себя потому, что он сделал ошибку, связав себя помолвкой, и еще потому, что когда-то безответно любил Роксану. Но теперь эта любовь прошла. А я для него лишь некое связующее звено с прошлым. Он готов обмануться в своих чувствах ко мне, но я-то в них не обманываюсь. Я по-прежнему для него веснушчатая Валентина. А он для меня…
— А он? — тихо перебил Гастон, повернувшись к ней. — Что он для вас?
— Девчонкой я обожала его. Он казался мне необыкновенным. И до самого недавнего времени представлялся самым желанным мужчиной на свете. Я готовилась к тому, что он до конца останется для меня далекой, абсолютно недосягаемой звездой.
Щеки Валентины пылали, она не сводила с лица Ламуана глаз, стараясь убедить его не столько словами, сколько взглядом, ясно говорившим, как ей важно, чтобы он ей поверил. Но он смотрел на нее молча, не прерывая ее признаний, и даже казалось, что они его не тронули. И вдруг лицо его исказилось и из глубины сердца вырвалось: