«Мечта» уходит в океан
Шрифт:
Абу улыбнулся:
— Что ж, друзья, иного ответа я и не ожидал. Збигнев Лясота совершает великолепный морской подвиг, и мы будем счастливы хотя бы чем-то ему помочь.
Он взглянул на канадцев:
— Наша яхта пойдет в Гданьск! Специально, чтобы доставить пленки. Мы — моряки, и для нас священны законы морской выручки. Сейчас держим курс на Неаполь, а оттуда выйдем в море нвозьмем курс к берегам Польши.
Так совсем нежданно наше путешествие нашло еще одну цель — Гданьск. Мы приняли на борт пластиковый пакет, в котором были кассеты Лясоты, простились с молодыми канадцами
«Мечта» обогнула «каблук» и «подошву» итальянского «сапога», пройдя просторы Ионического моря за одну довольно спокойную и безветренную ночь и на заре вошла в Мессинский пролив, отделяющий итальянский полуостров от острова Сицилия. В туманной дымке раннего утра сверкнули по левому борту огни Мессины, а с правого борта блеснула последними всплесками маяка Италия. Потом был путь по оживленному, как городская улица, Тирренскому морю, где нам приходилось держать ухо востро, чтобы не попасть под нос какого-нибудь гиганта, идущего со скоростью пассажирского поезда. А гиганты встречались то и дело. Как-то нас обогнал огромный белый двухтрубный теплоход под названием «Виктория».
Абу пояснил:
— Это итальянец! Тридцать тысяч тонн. Идет из Сиднея в Геную.
Долетела до нас с борта теплохода музыка — где-то на его палубах играл оркестр и, должно быть, танцевали пассажиры.
В Неаполь прибыли вечером. На закате солнца прошли мимо знаменитого своей красотой скалистого острова Капри. Потом в надвигающихся сумерках мы увидели ярко освещенную заходящим солнцем двугорбую спину Везувия, притихшего вулкана, который принес людям столько бед. Его окрашенная солнечными лучами вершина казалась залитой лавой — будто грозный вулкан снова проснулся. А слева — густо обсыпанные еще по-вечернему блеклыми огнями поднимались у берега моря мягкие холмы Неаполя.
— До чего красиво! — шептала Лена.
Порт был у центра города. Причалив к небольшой пристани, предназначенной для малых судов, мы вышли на набережную. И тут же очутились в суете городской жизни. Гоцци оказался человеком слова: нас встречали.
— Добро пожаловать! — сказал высокий черноволосый молодой человек. Эти слова он произнес по-русски и почти без акцента.
Перед нами был Энрико Гоцци, брат нашего знакомого фотографа. Рядом с ним стоял его сын Марио, которому оказалось столько же лет, сколько и нам с Леной. По-русски они знали лишь несколько фраз, но по-английски говорили хорошо. По крайней мере, Марио куда лучше меня. Он мне сразу понравился. Глаза у Марио большущие, темные и блестящие, как сливы. И очень мягкие, сразу видно — с ним можно подружиться!
— Как тебя зовут? — спросил Марио.
— Антон.
Он обрадовался:
— Антони!
Нас повезли в гостиницу. Энрико сказал, что после дальней дороги следует хорошенько отдохнуть, нам заказаны комнаты в гостинице и ужин в гостиничном кафе.
Гостиница оказалась небольшой и простенькой. Она стояла на холме, и внизу под холмом плескалось море, в котором перемигивались огнями корабли. Мимо гостиницы по шоссе мчались бесконечной вереницей автомашины, сбегая вниз, к набережной, где полыхал заревом реклам веселый и шумный город.
В кафе наши добросердечные хозяева угощали нас длинными и тонкими итальянскими макаронами, которые называют спагетти, приправленными острым сыром; затем ели вареные морские рачки-креветки,
Энрико человек деятельный. В свободное время руководит клубом рабочих-художников Неаполя, Этот клуб и решил организовать международную выставку детского рисунка: «Мир глазами детей». Выставка открывается завтра вечером в помещении клуба художников.
— Это очень большая удача, — говорил Энрико, — что мой брат встретил вас в Дубровнике и пригласил приехать сюда. На открытие выставки приехали ребята из Франции, Югославии, а Лена будет представлять советских детей.
Губы Лены растянулись в счастливой улыбке. Выходит, будет она важной персоной. Еще больше Лена расчувствовалась, когда Энрико, внимательно вглядевшись в ее рисунок Дубровника, сказал, что рисунок ему нравится, что это одна из лучших работ на выставке и ее надо поместить на видном месте.
Так прошел у нас первый вечер в итальянском городе Неаполе.
Встали рано, почти на заре. Разве можно долго спать в таком удивительном городе? Кажется, я проснулся первым и, тихо одевшись, чтобы не разбудить Абу, который спал в соседней комнате, прошел по коридору в вестибюль, где был балкон. С балкона открывался вид на Неаполь. Вчера был легкий шторм, а сегодня ветер присмирел, и Неаполитанский залив стал таким, каким изображается в старинных неаполитанских песнях — безмятежным, в зыбкой лазоревой дымке, на которую, как на холст картины, нанесены полутонами детали: желтоватая дуга берега, моторная яхта с красной трубой, стремительно пересекающая залив, белые снежинки чаек и где-то в самой глубине этой картины темным сгустком остров Капри. Так и кажется, что вот-вот внизу под холмом кто-то осторожно тронет гитарные струны и вдруг запоет сильно и задумчиво:
«Санта Лучиа… Санта Лучиа…»
Но снизу доносилось лишь урчание моторов и гудки автомобилей, которые, несмотря на такую рань, уже куда-то опаздывали, несясь с огромной скоростью.
Вскоре рядом со мной на балконе оказалась Лена. Она взглянула вниз и ахнула:
— Как красиво! Вот бы…
И уже собралась к себе в комнату за бумагой и красками, как пришел Абу и задержал ее.
— Сейчас не время! — строго сказал он. — Надо привести себя в порядок и ждать приезда наших хозяев. Они обещали быть в девять.
Привели себя в порядок мы быстро. Спустились в вестибюль, взглянули на часы: до приезда Энрико и Марио еще час.
— Погуляем немного? — предложила Лена.
Мы согласились. Шагали по улицам Неаполя и смотрели во все глаза. Старые дома на набережной со стрельчатыми окнами, мансардами, балконами, железными лестницами, перекинутыми с этажа на этаж, и старинные виллы за высокими каменными заборами, и тенистые платаны, бросающие на асфальт мохнатые тени. И прохладный ветер с моря.