«Мечта» уходит в океан
Шрифт:
— Вы представляете, что они задумали! Взорвать наш клуб вместе с выставкой!
— Кто? Кто собирается это сделать? — изумился Абу.
— Фашисты! Итальянские фашисты!
Он сделал призывный жест рукой:
— Едем срочно к клубу!
Обратно машину свою Энрико вел на предельной скорости. И вот мы снова в Неаполе. Мелькают по сторонам богатые особняки и виллы, обвитые виноградными лозами. Въезжаем в кварталы, где живет простой люд. Здесь улицы превращаются в узкие проходы между темными и высокими домами, с балконами, террасами, с наружными железными лестницами, ведущими с этажа на этаж, с сохнущим бельем на веревках, протянутых от одного дома к другому. Всюду распахнуты окна, и вся жизнь этих домов на виду. Уличные
Но на этот раз нам было не до разглядывания подробностей неаполитанской жизни. Мы торопились к клубу художников, который оказался в беде. Это стало ясно, как только мы оказались на улице, где располагался клуб. Улицу перегородил плотный строй полицейских. Нашу машину остановили.
Энрико попытался что-то доказать полицейскому офицеру, наверное, убеждал пропустить к клубу, но каменное лицо офицера выражало полную непреклонность. Мы стояли, не зная, что делать. Энрико нервно расхаживал по тротуару, а у Марио навернулись на глаза слезы — ему жалко было выставку.
С каждой минутой около цепочки полицейских, перегораживающих улицу, скапливалось все больше народа. И вдруг мы услышали отчаянный женский крик. Сквозь толпу прорывалась молодая женщина с круглыми от ужаса глазами. Она протягивала руки к дому, что-то кричала, пыталась вырваться из рук полицейских, которые не пускали ее дальше. Оказалось, что у этой женщины в доме осталась трехлетняя девочка. Женщина требовала, чтобы ее пустили в дом, но полицейский офицер был по-прежнему неумолим. Он сказал, что дом может взорваться с минуты на минуту, что злоумышленники, позвонив в полицию, предупредили: дом взорвут после полудня, а сейчас как раз первый час. Толпа зашумела, кто-то пытался пробиться через цепочку полицейских, кто-то, наоборот, на всякий случай стал пятиться назад. На улице выли сирены. Подъезжали все новые и новые полицейские.
И в это время мы увидели Энрико и Абу, которые вдруг оказались за полицейским кордоном: они выбежали из подъезда соседнего дома и бросились к клубу. Офицер кричал что-то им вдогонку, даже грозил кулаком, потом приказал двум полицейским догнать Энрико и Абу, но было уже поздно. Мы увидели, как они вбежали в подъезд дома, который фашисты вздумали взорвать. Лена до боли сжала мою руку, Марио словно окаменел.
Мне кажется, не несколько минут, а сто лет прошло с того момента, как Энрико и Абу скрылись в доме. За эти минуты они успели добежать до второго этажа, выбить ногами запертую дверь квартиры, схватить ребенка и выбежать с ним на улицу. Когда оба выскочили из подъезда, толпа громко и облегченно вздохнула. Женщина, шатаясь, с распахнутым в немом крике ртом протянула руки к своей дочке. Энрико и Абу тут же обступили полицейские, но никто уже не собирался их хватать и задерживать, наоборот, полицейский офицер вежливо произнес «грацие» — спасибо. Все горячо благодарили их за смелость. Подбежали прибывшие из газет фотографы, принялись щелкать затворами камер и задавать вопросы, но Энрико и Абу отвечать не захотели. Прибыл новый отряд полицейских и оттеснил всех еще дальше за угол каменного забора, чтобы обезопасить толпу от взрыва.
Взрыв произошел через полчаса. Он не был сильным, но собравшихся напугал. К клубу побежали пожарные с брандспойтами, чтобы погасить начавшийся пожар. Повыбивали окна и стали заливать языки пламени, которые вырывались из окон наружу.
Когда все было закончено и нас пустили в сгоревшее и искалеченное взрывом помещение, мы увидели, что выставка погибла. Многие картины были повреждены взрывом или сгорели, другие залила вода. Погиб и «Дубровник». Фашисты добились своего.
Вечером в доме Энрико собрались его друзья. Они пришли с гитарами. Но пели в этот вечер не неаполитанские романсы, а боевые антифашистские песни. Первым начал Энрико. Он поднял над головой сжатый кулак, так же, как подымали на вечере в Дубровнике Ганс и Бора, и запел:
Аванти пополо, а ла рискосса Бандьера росса, бандьера росса…Это была известная песня итальянских партизан «Красное знамя».
В комнату набилось десятка два мужчин и женщин. Пели так, будто давали клятву: фашисты не пройдут! А в конце вечера Энрико сказал:
— Завтра начнем снова готовить выставку. Напишем детям, что их рисунки уничтожили фашисты, и дети пришлют другие.
Он взглянул на Лену:
— И от тебя, Лена, мы тоже ждем новый рисунок. Ведь ты же сделаешь его для нас, не правда ли?
— Конечно! — сказала Лена. — Я буду очень стараться.
Когда мы стали собираться к отъезду в гостиницу, кто-то принес вечерние газеты. В одной из них были опубликованы фотографии Энрико и Абу. Над фотографиями стояла надпись: «Двое, пожелавшие остаться неизвестными, спасли девочку».
А наутро «Мечта» покидала Неаполь. Нас уговаривали задержаться еще хотя бы на день, но мы не согласились. Ведь на борту был пластмассовый пакет с магнитофонными кассетами польского яхтсмена. Кассеты с нетерпением ждали на его родине, и мы обязаны были торопиться.
Из-за холмов вышло свежее, еще прохладное, по-утреннему умытое солнце, позолотило черепичные крыши домов, алым пламенем подожгло чистый простор залива, высветило на горизонте зубчатые контуры острова Капри. Мы покидали порт и смотрели на просыпающийся Неаполь. Недалеко от порта возвышались многоэтажные недостроенные дома, над которыми простирали свои огромные стрелы-руки башенные краны. Мы знали, что на одном из них работает Энрико Гоцци. Знали еще и то, что сегодня на его башенном кране, на самой верхней точке, будет поднят красный флаг. Так они решили вчера. Это станет демонстрацией веры в то, что фашисты никогда не возьмут верх. И вот сейчас мы увидели этот флаг высоко высоко на вершине стальной башни крана. Его поднял сегодня на заре Энрико Гоцци. Освещенный утренним солнцем, флаг полыхал в небе, как пламя.
— Я знаю, что нарисую теперь для выставки в Неаполе, — тихо сказала Лена. — Вот это утро, восход, веселый утренний город, башенный кран над ним и на кране красный огонь флага.
Глава шестая
Возвращение в прошлое
Путь из Неаполя в Гданьск был непростым. Взгляните на карту. Из Тирренского моря в Средиземное, затем проход через Гибралтарский пролив, путь по Атлантическому океану вдоль берегов Португалии и Испании, стремительный бросок через бурный Бискайский залив, трудный переход по Ла-Маншу, где постоянно грозило столкновение с множеством встречных судов. Не легче было и в Северном море, и в проливах Скагеррак и Каттегат, которые мимо берегов Норвегии, Дании и Швеции вывели «Мечту» в Балтийское море.
По пути то непогода, то сильная волна, то безветрие. Намучились немало. Особенно Абу. Ведь у него самая большая ответственность — капитан! С капитана за все спрос. Например, в Бискайском заливе Лену, которая давно воображала, будто уже стала настоящим моряком, довольно крепко укачало. Лежала в каюте пластом, и вид был такой несчастный, что, казалось, вот-вот захнычет: «Хочу обратно домой, к маме». Но Ленка все-таки оказалась молодцом. Ни разу не пожаловалась. Молчала и только посматривала на нас глазами побитого щенка. Жалко ее стало. Не ест, не пьет, только ртом воздух глотает, словно его в каюте совсем мало осталось. Вот что значит морская болезнь!