«Мечта» уходит в океан
Шрифт:
Мы остановили такси и попросили шофера отвезти нас к отелю «Хилтон», где Абу рассчитывал получить номера. Такси покатило по улицам города. Мы смотрели в окна машины на новый для нас огромный азиатский город. Это было наше первое путешествие по азиатской земле. Проплывали мимо берегов Азии по проливу Босфор не так уж далеко от родного Крыма, а ступили на азиатскую землю в другом полушарии Земли.
Отель «Хилтон» оказался высоченным небоскребом, одним из многих небоскребов в Гонконге. Мы вошли в его вестибюль и словно утонули в современной роскоши… Номера получили быстро, и скоростные бесшумные лифты мгновенно доставили нас на двадцать восьмой этаж; устланные пушистыми коврами коридоры привели к дверям наших комнат. В комнатах было прохладно, потому что воздух охлаждали кондиционеры, из окон открывался захватывающий
— Сейчас прежде всего вырабатываем план действий! — заявил он.
Сели за стол, чтобы обсудить план действий. А действия предстояли непростые. Настала пора рассказать, почему же мы очутились в Гонконге. Помните, в Кавиенге Абу отправился на японское судно, чтобы поблагодарить капитана за помощь, которую оказали мне его моряки? Во время встречи капитан рассказал удивительную историю. В этом рейсе оказался на его судне пассажир. Это был старик европеец, который постоянно проживал в Гонконге, судя по всему, человек бедный, потому что не смог набрать денег на билет ни на самолет, ни на пассажирское судно. Добирался до Канады на грузовом — подешевле. Из Гонконга судно пошло в Манилу, потом в Джакарту. На пути из Джакарты в Кавиенг, где предстояла короткая остановка перед рейсом на Канаду, старик неожиданно заболел. Чувствуя, что умрет, позвал в свою каюту капитана и рассказал ему о себе. Фамилия Федоров, русский. До революции был одним из известных в Петербурге фотографов. Ему довелось снимать многих знаменитых людей того времени — политиков, ученых, писателей. Снимал первых летчиков русской авиации, первые над русской землей полеты аэропланов. Во время Октябрьской революции Федоров попал под недоброе влияние и, захватив весь свой архив, бежал на Дальний Восток, оттуда в Маньчжурию. Там, в Маньчжурии, и провел многие годы. Потом переехал в Гонконг. В этом богатом городе вместе со своей женой влачил полуголодное существование, разбогатеть не сумел, а распродать свой бесценный архив не позволила совесть.
Под старость раскаялся в том, что когда-то покинул родину. И вот, чувствуя приближение смерти, решил свой архив передать родине. Архив ценнейший, в нем никогда не публиковавшиеся фотографии многих известных людей предреволюционной России, среди них снимки Льва Толстого, Чехова, Бунина… Но кто его передаст? В Гонконге нет советских представительств. В Канаду, где есть советское посольство, захватить архив Федоров не решился, боялся, пропадет по дороге. Решил, что зайдет в посольство и обо всем расскажет. В Канаду ехал на неделю — умер дальний родственник и завещал родным небольшое наследство. Федорову тоже перепал какой-то пустяк. Может быть, поддержит это небольшое наследство Федоровых хотя бы на закате лет?
За два дня до захода судна в Кавиенг старик умер и был похоронен в открытом море по морскому обычаю. Перед смертью просил капитана, к которому почувствовал симпатию и доверие, непременно зайти в Канаде в советское посольство и рассказать об этой истории. А если по пути встретит советских людей раньше, то обратиться к ним. Главное, нельзя терять ни дня. Слабеющей рукой умирающий написал письмо своей жене. В нем просил передать архив подателю этого письма. Предупредил, что при получении архива надо проявлять большую осторожность. О существовании редких снимков догадываются разные темные личности, которых в Гонконге немало, заполучить этот бесценный архив им выгодно. Заработать на нем можно хорошо, продав, например, в Америке. Словом, проводить эту операцию нужно быстро, каждый день дорог, потому что на квартиру Федоровых может быть нападение в любой момент.
Японский капитан, человек молодой и энергичный, обещал Федорову выполнить в точности его последнюю волю. Капитан бывал в советских портах, имеет немало приятелей среди наших моряков. Поэтому с охотой примет участие в добром деле.
По пути в Канаду японское судно зашло за грузом в Кавиенг. Там-то и произошла встреча нашего капитана с Абу.
Такова предыстория нашего рейса в Гонконг. Понятно, отказаться от этого рейса мы не имели права, речь шла об интересах родины, а они превыше всего.
Наш «военный совет» в
Вышли из отеля и внимательно оглянулись. Вроде бы никто за нами не наблюдал. Путь наш лежал по сверкающему чистотой, словно больничный кафель, асфальту улиц, вдоль подножий небоскребов с величественными, как триумфальные арки, подъездами, с водопадами стекла вместо стен, за которыми густел синевой холодный кондиционированный полумрак. Шурша шинами, неторопливо катились мимо нас сверкающие лаком лимузины. Зеленые лоскутки скверов с цветниками и пальмами вносили в этот строгий мир стекла и камня веселую пестроту.
— Этот район только для тех, у кого есть деньги, — объяснял Абу. — И немалые деньги!
На городской пристани мы вступили на борт быстроходного морского парома, и он помчался к другому берегу залива. Остров все дальше и дальше уходил от нас за широкой кормой парома. На берегу острова, как на выставке, разворачивалась панорама огромного города. Дома-небоскребы были похожи на нарядные коробки на прилавке магазина. Казалось, город выставили напоказ: смотрите, мол, какой красивый! Озаренный тропическим солнцем, подсвеченный зеркалом воды, оттененный зеленым бархатом лесистого горного склона, он издали казался сказочным городом улыбок и благополучия.
Паром прошел мимо выстроившихся на рейде торговых кораблей, мимо стоящего поодаль ото всех английского крейсера, тяжелой стальной громадины, напоминающей утюг, забытый в серых складках волн. Но вот увидели джонки. Издали они казались экзотическими сувенирами на шелковистой глади залива. А на фоне небоскребов напоминали толпу нищих возле богатого дома. Робко подражая городскому порядку, джонки выстроились длинными рядами, образуя на воде «улицы» и «переулки».
Джонка — это парусная лодка, пять метров в длину, два в ширину, тростниковый навес от солнца и дождя, коптящие железные печурки, на которых варится скудный обед обитателей лодки; на реях, как полинявшие флаги, сохнущее белье. На корме неподвижно сидят в задумчивых позах старики, словно дожидаются прихода своего последнего часа; на бортах виснут кривоногие, не привыкшие к ходьбе дети. На джонках люди уходят в море на рыбную ловлю, на них же живут. Здесь рождаются дети, здесь умирают старики. Тяжелый трущобный чад вытеснил из залитва свежее дыхание моря. Плавающие кварталы Гонконга, где нет мраморных подъездов! Этим кварталам не нашлось места в городе. Город их вымел в море, как мусор со своих чистых, будто больничных, коридоров-магистралей.
Мы снова столкнулись с миром, разделенным на богатых и бедных.
На берегу без труда достали такси, которое отвезло нас в один из многонаселенных кварталов Коулуна, материковой части колонии Гонконга. Возле трехэтажного каменного дома с узкими стрельчатыми окнами такси остановилось. Мы поднялись по темной каменной лестнице на второй этаж, нажали кнопку звонка. Дверь открыла молоденькая девушка-китаянка. Выслушав Абу, она вежливо поклонилась и попросила войти в прихожую. Удалилась за дверь, чтобы доложить о нас, долго отсутствовала, наконец вернулась и пригласила в гостиную. Это была небольшая темная комната, заставленная старой, полуразвалившейся мебелью. На многочисленных полочках и этажерках красовалось множество старых, потерявших вид безделушек. Но сразу же привлекли внимание фотографии, развешанные на стенах. Абу просто преобразился, рассматривая их, — такое они на него произвели впечатление. Здесь были фотографии людей, кораблей, паровозов, старинных автомашин, старинных самолетов…
— Вот это портрет писателя Бунина, — сказал Абу, указывая на красивого человека, изображенного на снимке. — А это… — Но договорить он не успел, потому что в гостиную вошла Инна Васильевна Федорова. Это была худенькая сгорбленная старушка; несмотря на жару, она зябко ку алась в старенький, вытертый шерстяной платок.
Мы представились, и Абу протянул женщине письмо от ее покойного мужа. При упоминании о письме, старуха вздрогнула, еще больше сгорбилась, протянула дрожащую руку за письмом, пощупала бумагу шишкастыми пальцами, словно хотела убедиться, что письмо действительно существует, потом вернула письмо обратно Абу и сказала: