Мечта
Шрифт:
Бабуля расплакалась и долго не могла прийти в себя. Потом взяла себя в руки, успокоилась немного и продолжила свой рассказ.
Свекор приехал и нас в Москву увез. Галку в садик определил, я работать пошла. Наступили долгие дни и месяцы ожидания. Редкие письма и новости по телевизору. Только по телевизору-то все хорошо, а я все чаще подруг по гарнизону встречала, что приезжали ордена мужей получать — посмертно. Вот так встаешь утром и ждешь, а получаешь конверт и открыть боишься…
Летом восьмидесятого он приехал сам — в отпуск, после ранения. Месяц был. Только другой совсем. И улыбка другая, и взгляд. Мы и не ходили никуда, все дома, я, он и Галка. Я отпуск на работе взяла, без содержания. Говорили
С отцом ругались они. За закрытыми дверями так, что мы с Марией Сергеевной только голоса слышали, а о чем они говорили на повышенных тонах, о чем спорили, мы с ней даже не догадывались.
Разговорился только перед концом отпуска. Ему уже вот-вот ехать, всего пару деньков осталось. Я пристала к нему, говорю:
— Скажи, чего мне бояться?
А он отвечает:
— Лжи, Нина, бойся лжи.
И рассказал, что они первыми в Кабул прилетели, а самолет за ними следующий врезался в гору и разбился. Его и не сбивал никто, сам разбился, а в нем 67 десантников, плюс экипаж. Но не это было главное, кроме солдат и командного состава на борту самолета находились важные документы, в черном кожаном портфеле. Их потерять было никак нельзя. И подняться на такую высоту без специальной подготовки тоже нельзя. 4200 метров, однако. Сначала хотели наших кинуть, а потом привезли группу альпинистов из Алма-Аты. Причем оговорили, чтобы все парни были холостыми. Они там несколько дней и ночей трупы обыскивали, вернее, фрагменты трупов. Документы собирали. Потом они сообщили, что портфель нашли. Так их оттуда сразу забрали. А ребят даже не похоронили по-человечески. Пустые гробы семьям отправили. Да и альпинистам ничего не объяснили. Задачу выполнили и отправили домой. Не по-людски это все, Нина. Вся грязь там из людей лезет, правда, и чистота тоже. Обнаженные души, короче.
— Страшно, Сереженька?
— Страшно, нам, офицерам, страшно, а ребятам срочникам, так вообще. Страх стараются отгонять, рассказывают друг другу веселые истории, — только бы не молчать, только бы не уходить в себя, иначе с ума сойти можно. Однако по ночам ужас как страшно, до холодного поту, в обед забирает аппетит, вызывая лютую ненависть к противнику, но не к родному государству, которое их, еще совсем «необстрелянных» юнцов, отправило в самое пекло событий.
— Думаешь, зря вас туда?
— Не знаю. Чужие мы там. Мы враги, нас и бабы их, и дети ненавидят. Нельзя воевать ни за что. Я так думаю. Только вот отец говорит, что думать мне не положено, что я должен приказ исполнять. А приказы люди издают. И кто сказал, что они не ошибаются. Не наша это земля, и люди там не наши. И кто враг, а кто друг — поди разбери. И мальчишек жалко, что там полегли, и мать мою жалко, не убийцу она растила. И тебя, и Галку. Вернусь ли, не знаю. Чтобы убивать надо верить, а я не верю.
А через день мы попрощались и он уехал, чтобы уже никогда не вернуться.
Через месяц я поняла, что беременна. Написала Сереже. Но от него писем не было, так мы и жили в полной неизвестности, целых пять месяцев. Даже его отец ничего не знал.
Потом пришла похоронка, а вслед за ней цинковый гроб.
Бабушка замолчала и долго сидела с закрытыми глазами, а я плакала, растирая слезы руками. Но потом она продолжила свой рассказ.
— У Марии Сергеевны отнялись ноги, а как она кричала… Страшно это было, страшно… Она мужа во всем обвинила. Вот как не могла ему простить, что ее Сереженька военным стал, так и в смерти сына его винила. Он-то, понятно, переживал, это и его сын, и тоже единственный.
Она на свои ноги уже не встала никогда; и мужа не простила, тоже никогда. Она прокляла его…
А я пыталась ее поднять с пола. Она ведь упала, но мужа близко не подпустила. Потом мы с ней долго сидели обнявшись и плакали, каждая по-своему пытаясь выплакать горе. Мы-то были живы, и как бы нам с ней ни хотелось оказаться с ним там, по ту сторону, но, увы, это не от нас зависит… Нам выпала судьба жить с этой потерей, в тоске, в безысходности жить и ждать. Вот чего ждать, не знаю. Сначала, что это ошибка и он вернется, а потом, что и наш срок кончится, и мы соединимся где-то там. Мария Сергеевна дождалась, а мой срок еще не вышел.
А тогда она отказалась лечь в больницу, так и хоронила сына в инвалидной коляске. А вот в больницу попала я с преждевременными родами. Мой мальчик умер, как только родился. Мы их похоронили вместе: отца и сына. Хоть он с моим Сережей.
Мне потом солдат рассказывал, что Сереже в живот попали, и стрелял просто мальчишка из кишлака, а он в ответ выстрелить не смог. Ребенок же, а в ребенка нельзя. Этот солдатик перевязал его как мог, вколол ампулу промедола, чтоб боль облегчить и повез его в медсанбат, но не довез. Он умер. Все, говорит, мать, меня и дочку вспоминал.
Вот и вся история.
Бабушка закончила свой рассказ. И мы с ней просто плакали. Но я не могла на этом успокоиться. Что же случилось с моей прабабушкой и с прадедом. Я совершенно точно понимала, что я Мария, как она, что мне ее имя досталось. Я пообещала бабушке, что когда у меня будет сын, назову его как деда — Сережей. А потом спросила, что дальше было. Она продолжила.
Свекор не смог жить с ними. Жена его только убийцей называла, видеть не хотела… Он встретил женщину гораздо моложе него и ушел к ней. Квартиру нам оставил. А Мария Сергеевна везде фотографии сына расставила, везде его вещи были. Только Галка лет в тринадцать взбунтовалась. Баловали мы ее, все, что она хотела, все ей. Отказа ни в чем не было никогда. Как же ей, сироте, отказать, а она эгоисткой выросла. Так вот вдруг заявила, что ей в склепе жить надоело, что у нас не дом, а склеп. И давай все убирать. Мария Сергеевна в слезы, а Галке подруг хотелось водить в дом, да не объяснять всем, кто это. Тогда войну считали позором страны. Значит, и отец позор ее. В общем, собрала она все и сожгла на глазах у бабушки. Она ж не со зла, просто по молодости и отсутствию понимания. А Мария Сергеевна в ту ночь померла. Тихо во сне.
Как Галка плакала. Она ж любила бабушку. И тебя вот в ее честь назвала.
====== Противоречивые чувства ======
Комментарий к Противоречивые чувства https://www.youtube.com/watch?v=AW_ulWlZ6T8&index=7&list=RD5peTuyP4_UQ
Сегодня мне выдали новое свидетельство о рождении. Я теперь — Кривцова Мария Вячеславовна. И в моем новом документе прописаны отец и мать (как у всех людей прямо). Оба родителя были со мной в этот день. Они очень мирно беседовали, потом папа пригласил нас в кафе. Мы ели мороженное. Отец и мать вспоминали, как они познакомились в первый день учебы в институте. Они смеялись. Мама казалась веселой и беззаботной, а папа смотрел на нее восторженным взглядом.
Как хорошо! Мне никогда в жизни не было так хорошо! Как я хотела, чтобы все так и оставалось: мама с папой вместе и я. Еще бы Володечку сюда позвать… Но ладно, нам и втроем замечательно. Я ела мороженное с фисташковым сиропом и мечтала.
Вот мама с папой поженились и живут вместе. Даже братика мне родили. И все счастливы, и папа в нашей квартире, и не уходит никуда, и все так хорошо… Но... мороженное кончилось, кофе они выпили, я доела свой эклер с чаем и наступил момент прощания. Папа уходил к своей Свете, а мама к бегемотскому Герману, который уже звонил три раза. Видите ли, без мамы он костюм никак выбрать не мог. Да чтоб он лопнул на нем, этот костюм, прямо во время свадьбы. Мамино платье уже висело в шкафу. Белое дурацкое из гипюра. В жизни такое не надену!