Мечтатель
Шрифт:
— Не так быстро, погань! — прошипел чужак.
За его спиной развернулся, стремительно наливаясь режущей яркостью, ореол злого, в синеву, сияния — и не столько от пропитанных яростью слов, сколько от этого слепящего света Астаний с Сульхасием и Маррехом попятились прочь.
— Что притихли? Страшно? Будет страшнее! Неотвратимость возмездия — она не только для явных врагов Высочайшего. Тайным еретикам не уйти от гнева небес!
— Сам ты еретик! — голос брата Сульхасия позорно сорвался.
— Возможно, — ответил Иан-па с неожиданным спокойствием и даже толикой насмешки. — Но я хотя бы не бью в спину — и не исповедую втихаря омеритскую ересь,
— Что?!
— Это сугрешиане — духовные слепцы и глупцы заблудшие! — провозгласил рыцарь на одном дыхании. И даже снова сделал шаг к чужаку и к ореолу злого света.
— Что? — охнул Сульхасий, отшатываясь. Астаний же сделал ещё шаг, пригибаясь, словно готовящийся к прыжку зверь. Выкрикнул:
— Одна лишь истина под небом, и возгласил её Слепой Пророк!
Саорэ Иан-па поднял правую руку, сгибая пальцы так, словно удерживал невидимый шест. И могучий брат Астаний, рыцарь Ордена Щита, отпустил оружие. Более того: вытянулся в струну, привставая на цыпочки, потянулся к горлу, которое словно бы охватила незримая удавка.
— Мразь, — припечатал чужак, чуть приподнимая руку. Ноги Астания оторвались от пола, а сам он чуть слышно захрипел. — Двуличный паразит и садист, идиот. Фанатик тупоголовый. Кастрировать бы тебя, как твоего дружка…
— Да, да! Сделай это!
Ухобой вздрогнул. А Йени Финр, сумевший незаметно подойти к Охотнику со спины и с жадностью глядевший на происходящее, добавил:
— Пусть справедливость наконец-то восторжествует!
Ореол сияния угас. Правая ладонь саорэ Иан-па распрямилась, словно отбрасывая что-то. И брат Астаний отлетел прочь, правда, с меньшей силой, чем ранее — Кусака и Медник.
— Я не судья и не палач, Йени Финр, — устало сказал чужак. — И тем более не твой наёмник. Если хочешь, чтобы справедливость восторжествовала — приложи к этому свои руки.
— Ты же знаешь, что творил ЭТОТ, прикрываясь своим положением и силой!
— Да, знаю. И что с того? Астаний хотел бы подвергнуть меня строгому допросу, я хотел бы выдавить ему зубы через зад — медленно. Но лично мне он ничего плохого не сделал — и я тоже не сделаю ему ничего плохого… пока что.
— Когда сделает, станет поздно!
— Не сделает, — отрезал Иан-па. — Силёнок не хватит.
Насчёт силёнок я был уверен. Могучий брат действительно не смог бы лишить меня моих способностей, а следовательно, и магической власти. Особенно теперь, когда я разоблачил его перед Сульхасием и Маррехом как тайного омерита, помогать которому они с прежней охотой не станут. Однако в моём противостоянии с Астанием случился-таки момент, когда всё повисло на волоске. Действуя втроём, щитовики почти смогли добиться своего. И сковорода поставила бы болезненную точку в моём сольном выступлении.
А если бы их оказалось не трое, а четверо? Или ещё больше? Против десятка щитовиков я бы точно не сумел ничего сделать… да и для командора Варрэйского я, скорее всего, не более чем орешек на один зуб.
Лишнее напоминание о печальном факте: хотя я довольно силён, но отнюдь не всесилен.
Как вообще действует эта их антимагия, этот липкий и тягучий мысленный туман? Может, если я разберусь в механике воздействия, то смогу эффективнее бороться против него?
Перво-наперво вспомню свои ощущения. На что была похожа эта атака, что я ощущал, когда туман антимагии добрался до меня? Кажется, первым делом пострадала концентрация, мои мысли замедлились, как движения под водой; накатила этакая растерянность, ошеломление… гм. Может, здесь-то демон и замурован? Предположение, что щитовики своей волей отменяют часть законов, управляющих реальностью, явно противоречит логике. Разумнее предположить, что они воздействуют не на магию как таковую, а лишь на способность мага применять её. Отсюда прямо вытекает несложный вывод: если укрепить свою волю и повысить концентрацию, можно достичь такого самоконтроля, что щитовики станут бессильны!
И если учесть, что я смог отразить волну антимагии, созданную аж целым рыцарем с парой помощников — не так уж опасна для меня эта пакость. А когда я из юных падаванов перелиняю в просто падаваны, станет ещё менее опасной… что случится быстро, ибо копипаста и всё такое.
Хотя вступать в конфронтацию со всем Орденом Щита мне всё же не хочется. Ибо, во-первых, стрёмно, а во-вторых, лениво. И не все же щитовики-варрэйцы такие же мрази, как гнида по имени Астаний! Это просто статистически невероятно! Интриган и стукач Сульхасий с мелким уголовником Маррехом, который ушёл в Орден от страха перед усекновением руки и из-за повышенной набожности — далеко не лучшие представители человечества, спору нет. Но всё же назвать их безнадёжными моральными уродами нельзя.
Так, людишки, второй сорт. Но хоть не третий… и не полная гниль, которой действительно одно лишь очистительное пламя поможет.
Мирг скользнул на кухню следом за саорэ Иан-па, мимо шмыгнувшего прочь Анира. Оказалось, что чужак после драки не дурак приложиться к ветчине. Ухобоя он встретил вопросом:
— Мяса хочешь?
— А то.
— Тогда вот: режь и ешь. Приятного аппетита.
— Благодарствую.
Обойдя стол, Иан-па наклонился и безошибочно выудил из шкафа оплетённую бутыль с вином. Откупорил, понюхал пробку. Хмыкнул с большим сомнением, но всё же водрузил ёмкость на стол. Присовокупил кувшин с чистой колодезной водой, разбавил ею вино в пропорции один к одному — и с аккуратным энтузиазмом принялся за лепёшки с ветчиной.
— Жаль, сметаны не хватает и зелени свежей.
— Да?
— Можешь мне поверить, Мирг: с ними вышло бы куда вкуснее.
Ухобой вздохнул. Покосился на чужака.
— Знаешь, а ты странный. Для благородного.
Иан-па усмехнулся.
— Буду считать это комплиментом.
— Чем?
— Лестью.
— Во-во. Странный.
— Это не новость. Меня и на родине считали необычным.
— Настолько необычным, чтобы есть одно и то же с простецом, да за одним столом?
— А что такого? Одно и то же у одного костра мы с тобой уже ели. Кроме того, не все считают, что общение с нижестоящим унижает вышестоящего. Я склонен полагать, что это как раз возвышает — нижестоящего. Да и вообще в этих условностях много шелухи.
— Это в каком смысле?
— А в таком, что судить надо по личным достоинствам. С тем же Астанием я не то, что за один стол не сяду — малую нужду у одного куста справлять побрезгую.
— Почему? Потому что он омерит?
— Нет. Его вера — это его дело… пока он не пытается и меня омеритом сделать, а он не до такой степени безумен. Я брезгую им не потому, что он — щитовик. И даже не потому, что он спит не только с женщинами, хотя такие пристрастия не вызывают у меня умиления. Просто потому, что он конченая сволочь и вонючее дерьмо.