Мечтатели Бродвея. Том 3. Чай с Грейс Келли
Шрифт:
Он, молодой человек с «Крошкой Доррит», был блондином с руками пианиста. По всей вероятности, артист, меланхоличный, никогда не говоривший о себе. А между тем они часто беседовали. Арлан Бернстайн любил авторов, дорогих сердцу миссис Чандлер.
Вздохнув в третий раз, она решилась набрать номер, записанный в формуляре. Один за другим раздались пять гудков. Она хотела уже повесить трубку (снова вздохнув, на этот раз с облегчением), как вдруг… – Алло?
Она узнала его по одному этому слову.
– Мистер
– Миссис Чандлер, здравствуйте! Какой приятный сюрприз… Я был уже за дверью, вернулся…
Он сразу все понял.
– Это по поводу книг?.. Мне искренне жаль, миссис Чандлер. Моя задержка непростительна. Я много работаю. Надо было прийти раньше, признаюсь, совершенно вылетело из головы.
– Не переживайте, мистер Бернстайн, – сказала она любезно. – Я бы не стала вам звонить, но у меня тут маленькая девочка, которая мечтает прочесть «Крошку Доррит» уже… довольно давно. Я не хочу на вас давить, если вы не можете прийти, я…
– Вы не давите на меня, миссис Чандлер. Это я создаю вам хлопоты, мне нет прощения. Сейчас у меня срочное дело, но я могу зайти после. У меня будет время. Могу я зайти? Библиотека будет открыта?
– Да, – ответила миссис Чандлер, совершенно убитая своей ролью жандарма. – Но я так понимаю, что вы куда-то собирались… Приходите завтра.
– Мне надо уладить одну нелепую проблему сегодня до вечера. Глупость… правда, необходимая. Но это займет всего несколько минут. Я приду сразу после.
– Какой вы ангел, – сказала она, радуясь за малышку и печалясь за него. – Если бы не ради этого ребенка…
Он отключился. Торопится, бедный мальчик. Миссис Чандлер, мучаясь угрызениями совести, вздохнула, положила трубку, снова вздохнула. Она вышла из кабинета и застала Лизелот и Хэдли за изучением журналов на стойке.
– Он придет. Молодой человек с «Крошкой Доррит», – уточнила она, улыбаясь.
– Вау! Бриошно!
– Это тот, у кого, по-вашему, руки пианиста? – вспомнила Хэдли.
– Вряд ли он пианист, – сказала миссис Чандлер, еще сконфуженная. – Я вечно сочиняю истории про людей, которые приходят сюда.
– Романы заразительны, – пробормотала Хэдли.
– Я попрошу его давать мне уроки фортепиано, – заявила Лизелот. – Можно же попросить об услуге того, кто заставил вас долго ждать, правда?
С рассвета Шик дважды приняла ванну, несколько раз красила и перекрашивала все ногти, которые дала ей природа. Она заранее освежила горизонтальную линию челки у Амедео, парикмахера с Мэдисон-авеню, выпила три литра чая, чтобы не есть и сохранить плоский животик.
Она много раз подряд слушала популярную песню Перри Комо, что бы расслабить нервы (но это, кажется, производило обратный эффект) и не издавать дурацкий крик каждые пять шагов. Отсутствие Манхэттен было благословением, комната, которую они делили, целиком принадлежала ей!
Сегодня вечером! Скоро! То есть через три часа. Нет, два часа и сорок семь минут.
Она все-таки закричала – и даже во всю силу легких, – когда начала колотить в двери соседок.
– Эчика! Можно одолжить твою золотую сумочку?
В следующую:
– Урсула, мне непременно нужна шляпка, которую тебе одолжила Манхэттен! Та, что похожа на большую ракушку. Она идет мне куда больше, чем ей, только не говори ей этого, пожалуйста.
И снова назад:
– Эчика! Захвати мне заодно пару чулок…
Эчика и Урсула высунули из-за дверей удивленные мордочки.
– Ты готовишься к вечеру? Уже?
– У тебя же сначала дефиле у Дакена?
– …и твои лайковые перчатки, – закончила Шик, не переводя дыхания. – Да, да, мне надо бежать на дефиле. Презентация на полчаса для патронессы с Лонг-Айленда. Но я никак не успею вернуться сюда, так что все беру с собой. Оденусь и накрашусь у Дакена и – фьють! – побегу прямиком на свидание.
– Вау, – вздохнула Урсула. – Какой замысловатый план. Если ты так раскидываешь мозгами, значит, встречаешься как минимум с Ротшильдом?
– Какое платье, Золушка? – спросила Эчика. – Если хочешь, есть мое розовое с плиссе, имитация Мадам Гре.
Шик энергично замотала головой.
– Мое белое с желтым корсажем?
Шик снова отказалась.
– Я ще-голь-ну безумием, которого вы никогда не видели.
– Показывай быстро!
– Оно не здесь.
– Ты нас не разорила, надеюсь?
– Я его не покупала, – сказала Шик с таинственной улыбкой. – И никогда не куплю.
– Вот беда-то! Но ты точно не делаешь ничего такого, чего не одобряет американская мораль?
– За шоколадное мороженое, может быть, и сделала бы. Но не за иллюзию.
– Ты так возбуждена, ни дать ни взять дебютантка перед первым балом, – ввернула Эчика.
– Что-то в этом роде, – пробормотала Шик, мечтательно проводя пальцами по своим коротким темным волосам. – Первый бал, да, в каком-то смысле… Черт, я растрепалась!
Девушки переглянулись – шлем Шик растрепать было невозможно. Она метнулась в ванную, а подруги исчезли и минуту спустя появились вновь, нагруженные шляпкой- ракушкой, золотой сумочкой, чулками и перчатками.
– В этом доме, – заметила Эчика, – когда одна девушка выходит в город…
– …остальные начинают походить на колонию нудистов! – закончила Урсула.
Сделав это старое как мир открытие, они ворвались в ванную без стука. Шик смывала рубиново-красный лак, которым покрыла ногти час назад. Со вчерашнего дня она ходила исключительно с поднятыми руками.