Мечтатели
Шрифт:
Томас. Мы говорим мимо друг друга. Суть одна, только у меня это Томас, а у тебя - Ансельм.
Мария. И таков весь твой ответ? Никогда, никогда нет ничего большого, волнующего, необходимого, хватающего за руку! Ты даже не забираешь меня от него.
Томас. Невозможно никого забрать оттуда, где он находится. Но тебя (ищет слова и ничего лучше не находит), тебя ждет несказанное разочарование.
Мария. Сообщи мне, когда узнаешь поточнее! Не оставляй меня совсем одну!
Томас. Доказать ничего не докажешь.
Мария (упрямо). По-моему, единственная улика за и против всякого человека - это возвышаешься ты рядом с ним или опускаешься.
Ансельм (в крайнем возбуждении врывается в комнату;
Томас. Я оставлю вас одних.
Мария. Томас, не надо так! Ведь в конечном счете то, что он мужчина, не имеет никакого значения.
Томас. Пусть даже это его специальность? Ансельм, ты слышал?! Уразумел, что в доме ждет Йозеф?! (Поскольку Ансельм не отвечает, он приходит в ярость, хватает одну за другой диванные подушки, швыряет их на пол.) Давайте... ложитесь... прямо тут! Покончите с этим, а потом продолжим разговор! Кровь дурманит вам голову! Еще не слившиеся соки стоят в глубинах тел, словно коралловые леса! Фантазии текут сквозь них, будто плавучие луга пестрых, как цветы, рыбьих стаек! Ты и Я, таинственно огромные, жмутся к круглым линзам глаз! И сердце шумит!
Мария (беззвучно плача). Тебе не стыдно?
Томас. Вдобавок Йозеф ждет!! В такой ситуации стыд уже бессмыслен. (Ансельму.) Скажи хоть одно искреннее слово, такое, что невинным зверенышем мечется в тебе. Чтобы я знал: Мария сможет его погладить, не закоченеет от разочарования! Одно слово! Чтобы я мог поверить: унижения были только оттого, что нам суждено их испытывать, ибо средь всех насельников Земли право на них дано лишь разуму! И я готов снести все! Готов отбиваться от Йозефа, а не привечать его, готов утешать Марию в ее страхах и презрении ко мне и говорить ей, что, теряя себя, человек как раз и бывает в самом полном рассудке.
Мария. Мне ты говоришь, чтобы я ему не верила; ему предлагаешь меня целиком - у тебя вообще никакого достоинства не осталось!
Томас (в ужасе дергает недвижного Ансельма за рукав). Ну что ты стоишь - смотреть тошно. На всех нас смотреть тошно. Такие мы все до крайности плотские, осязаемые. И до крайности осязаемо стоит между нами твоя духовная власть над Марией. Что-то омерзительно плотское, сексуальное закралось сюда. Какое мне дело до тебя?! Чего хочет от меня Мария?! Да вы просто столпы из плоти! (Уходит, чтобы привести Йозефа.)
Ансельм (наконец давая волю безумному возбуждению). Не плачьте!! При нем я не мог пошевелиться! Чтобы он не догадался ни о чем! Но я лучше убью себя, чем позволю вам плакать!!
Мария. Ансельм! Ради всего святого! Вы ведь не станете мне лгать?! Никогда! Я умру, если вы солжете!..
Ансельм (недоверчиво, остывая). Вам что-то наговорили?
Мария. Как мне поверить...
Ансельм. Нельзя терять ни минуты. Я могу завоевать жертвой ваше доверие? Ваше доверие к себе?! (Угрожающе.) Я сделаю все, немедля!
Мария. Но меня не оставляет предчувствие: вы просто хотите соблазнить меня сделаться иной, чем я есть. Я чувствую. И, конечно, вы наверняка всегда были таким.
Ансельм. Да, я всегда соблазнял людей стать лучше, чем они есть. И мучился.
Mapия. И к Регине вы относились так же?
Ансельм. Да. Но за это я ее ненавижу.
Мария. Вы и меня возненавидите! Ваша жизнь всегда была полна друзей и возлюбленных.
Ансельм. Вам так сказали? В таком случае вы понимаете: от нетерпения. От слабости, которая желает ждать. Но уже чревата разочарованием. Чревата ненавистью, которая лишь от страха пытается стать любовью! Еще когда я был ребенком, маленьким мальчиком, все они целовали меня, эти матери, гувернантки, служанки, сестры, подруги. Толстокожие, в шкуре у них завязла стрела тоски по человеку, да так и вросла, превратившись в благостные радости пищеварения! Я не могу без
Мария. Томас говорит, вам хочется быть любимым, просто потому, что сами вы ни на что не способны. Нет, он ужасен, себе и то верить перестаешь.
Ансельм. И однако же вы меня поймете: вся моя жизнь этим погублена. Сколько раз уже меня охватывала безнадежность. Воля, обращенная против меня. Затравленного, безумного, по сути, отовсюду изгнанного. Я все ж таки кое-что совершил. Но если и вы меня разочаруете, единственный настоящий человек, какого я отыскал, останется одно средство: веревка, ласковая, мягкая веревка. И шелковисто-гладкое зеленое мыло, которым я ее натру. Все-таки сделать это однажды - последнее великое успокоение для меня. Гниль не враждебна, она кроткая и мягкая; праматерь, тихая, многоцветная и огромная; синие и желтые полосы расцветят мое тело...
Мария. Как мне поверить, если вы опять смакуете такие болезненно-мерзкие картины!
Ансельм (от неожиданности, что его прервали, сердито смотрит на нее). Даже глядя на вас, я иногда дрожу. Мне страшно, потому что вы только женщина.
Мария. Останьтесь мне другом.
Ансельм (с издевкой). Душа у вас тяготеет ко мне, любовь - к Томасу? (Страстно.) Порочный раздел!.. Поймите, я ничего не желаю! Вы все еще думаете, речь идет о том, что называют обладанием. Но тогда бы я уже отравил Томаса. Думаете, потому что вы красивы? Да (с легким оттенком злости), потому что вы красивы! Но есть дети, с которыми никто не играет, потому что они паиньки, и вы были таким ребенком. Ваша беззащитная против зла доброта чем-то отпугивала; и в душе вы это запомнили. Вы очень красивы и с трогательной кротостью отданы на произвол собственной величавости. Да, вы вправду божественно прекрасны! И я понимаю, вам нельзя быть злой, вы должны хотеть быть доброй к Томасу. Но... в вашей красоте есть неуловимая порочность; ваша мягкая уступчивость - вот чего вы в самой глубине души стыдитесь! Вы чудная, но... тоже одинокая. Томас никогда этого не поймет. А я разве только смутно угадываю в вас некое родство. Чувствую вас как огромное утешение. Как ангела с козлиным копытом. В мою изорванность вы низошли словно ангел, но под ризами этот ангел чуточку мой...
Мария молчит.
(Более злым тоном, но с искренним волнением.) Ваша кошмарная женственность смягчает нечто такое, что иначе было бы для меня слишком унизительно... Не молчите же! Вы должны считаться с ним? Я тоже! Не знаете, любите вы его или нет? Я тоже не знаю!! Но нельзя делать из этого препятствие! Все в мире пронизано единым угаром, я чувствую его, хоть и сумбурно, даже в вашем сопротивлении, слушая ваше молчание. Подарите себя ему! Отличитесь! Ваша душа достигла вечности!
Их прерывают. На фоне последних слов слышался топот шагов и возбужденные голоса. Дверь распахивается. В комнату вбегает совершенно ошалевшая Мертенс, за ней в панике - Регина. Почти одновременно - Томас. Затем Йозеф, злой и
смущенный; он осторожно и тщательно затворяет дверь, ибо вся эта сцена
крайне ему неприятна.
Мертенс (Марии). Бога ради, помогите ей; она сама не знает, что говорит.
Йозеф (стоя у двери, Регине). Прошу тебя, не надо преувеличивать, санаторий - вовсе не лечебница для душевнобольных.
Регина. Он и Ансельма хочет туда упрятать, если тот не уедет! Или в тюрьму!
Йозеф (все еще у двери). Я хотел поговорить с Региной. Ведь она, всеми брошенная, сидела у себя в комнате и плакала так, что просто сердце разрывалось. Я сказал ей, что для всех будет лучше, если она поживет в санатории. Некоторое время, совсем недолго. Это же болезнь! (Поворачивается к ней и тут замечает Ансельма. По обыкновению церемонно делает несколько шагов вперед, затем один назад; грудь его расправляется, подбородок вздергивается, губы ищут слов.)