Мечтатели
Шрифт:
Мария, вооружившись связкой ключей, пытается отпереть замок. Стемнело, и
Ансельм, чтобы ей было лучше видно, включает полный свет.
Мария (вдруг замирает). Давайте я с ним поговорю.
Ансельм (резко). Нет!.. Вы должны действовать тайком. Должны уехать. Принять решение, схватить его покрепче, чтоб никуда не делось. Представьте себе: в непроглядной черной пустоте вы сжимаете вашу прекрасную руку и вдруг ощущаете в ладони нечто вполне материальное, неожиданное и чудесное!
Мария. Неестественно это все. (Снова
Ансельм. Да я ведь ничего и не требую! Поймите, глядя на вас, я еще мальчишкой, чистым, простодушным ребенком, переполнялся счастьем, оно охватывало все мое существо, никакого спасу не было. Это чувство намного сильнее, чем... у мужчины - у мужчины оно локализуется и прорывается, как нарыв.
Mapия (с волнением). Не могу отделаться от мысли, что все это происходит по одной простой причине: вы за что-то ему мстите!..
Ансельм. Поверьте, я пришел в его дом не ради этого. Если хоть кто-то на всем белом свете, точно далекий огонь маяка, заставляет меня грезить о родных пенатах, так это он. Если чье-то лицо заключало в себе силу всех человеческих лиц... Но ненависть? Да, может, и ненависть, вопреки всему! Ненависть - может, как раз поэтому? Порой мне кажется, зло можно причинять только тем, кого любишь; иначе оно столь же грязно, как любовь, которую мужчины несут в бордель!
Мария. Не дело - говорить о любви, пока вас обуревают яростные, грязные и злые чувства!
Ансельм (с отчаянием). Но как? Как мне это назвать?! Без людей невозможно! Человек не может так вот просто висеть в сетях собственных мыслей, как Томас! Ему нужно побеждать, быть любимым, вдохновляться! Сообща достигать успеха! Это же мучительная потребность?! Не быть одиноким, Мария! Быть одиноким - значит не видеть выхода. Угодить в невыносимую путаницу истин, желаний, чувств! Имейте же снисхождение к обману, злу, лжи, которые понадобились, чтобы унять неописуемый страх, совершенно вам незнакомый.
Мария. Тише! Лучше прислушайтесь, кажется, она опять кричала?
Ансельм. Она кричит без передышки, только слышно не все время.
Мария. Но ей нужна помощь. Отчего вы ей не поможете?
Ансельм. А вы?..
Mapия. К чему вы меня склоняете? Вы совершенно переменились! Уже и меня втянули; я ему сказала, что вы его друг.
Ансельм. Иногда я кажусь себе беглецом, который неудержимо катится в пропасть. Но подумайте сами, сколько горя и страданий существует в мире каждую минуту! Целый океан горя и неуверенности, в котором все мы едва не захлебываемся, - разве так уж важно, завершится ли это, одно из многих, грубо или мягко? Важно лишь, какое место оно займет в нашей мозаике.
Мария. Вы полагаете, что состояние Регины не ухудшится, если
Ансельм. Да, но эту папку необходимо уничтожить. Тогда все преувеличенные эмоции потихоньку улягутся. Постепенно произойдет обособление; вы как бы выпрямитесь, я вам обещаю.
Мария. Слышите? Опять!
Ансельм (страстно хватает ее руку). Вы ведь тоже чувствуете, как она страдает! Как она цепляется коготками, точно котенок, которого хотят утопить!
Вместе подходят к окну.
Мария. Как бы она не наложила на себя руки.
Ансельм (сжимает ее пальцы). Думаете, такое возможно?! Ну да, я ведь ухожу от нее! И чувствую ее мнимые права на меня, будто ее сердце, ища выхода, трепыхается в моем.
Прислушиваются.
Мария. Что она кричит?
Ансельм. "Йоханнес".
Мария. Бред какой-то.
Ансельм. Ничего подобного. Она зовет меня. Она всех звала Йоханнес. Увертка такая. Уловка, навязанная правдой!
Похоже, больше ничего не слышно. Мария высвободила руку и вернулась к столу.
Она довела его до самоубийства, вы же знаете; он ведь совершенно потерял веру в себя, поскольку Регина твердила, что любит его исключительно как сестра.
Мария (опять пробуя замок). Регина? Любит как сестра?! Вы это серьезно?
Ансельм. Да, в ту пору она была именно такая. А он был крайне впечатлителен, куда ранимее, чем Регина.
Мария. По-моему, Регине ранимость вообще не свойственна; иначе разве она бы выдержала все то, о чем вы мне рассказали? (С досадой.) Ни один ключ не подходит.
Ансельм. Попробуйте этот. (Дает ей еще один ключ.)
Мария. Нет-нет. Больше не стану.
Ансельм (тщетно сам пробуя ключ). Возьму-ка я ножик. (Открывает перочинный нож.)
Мария. Давайте лучше бросим это занятие.
Ансельм (отстраняя ее). Нет, я хочу попробовать! (Пытается взломать замок.)
Мария (стараясь помешать ему). Перестаньте, я больше не хочу! (Вздрагивает, точно от жуткого крика.) Ну вот опять!..
Оба прислушиваются.
Нет, это дверь. Томас! Кошмар. Ступайте. Вы слышите? Шаги.
Ансельм быстро прячет нож.
Mepтенс (врываясь в комнату). Господи! Я от мадам Регины, она меня не впускает! Да вы послушайте!
Мария. Ох, я так испугалась!.. Да-да, мы тоже слышали, но что делать-то? Вызывать врача?
Mepтенс. Нет, она не хочет.
Ансельм. Ясно, что не хочет; все должно кончиться само.
Mepтенс (отойдя к окну). И правда слышно. (Резко поворачивается к Ансельму.) Доктор Ансельм! Я вас спрашиваю: что же, вы один не слышите, как Регина плачет?
Ансельм (раздираемый болью и самоиронией, вне себя). Да она ведь поет. И не врала: поет мерзость! Не унижение перед свиньями и нимфоманию. Не слабость, и фальшивые увертки, и суеверия, и болезнь, и дурные поступки. Это можно только спеть. На обычном языке именно так и было!