Мечтатели

Музиль Роберт

Мария (неприветливо). С чего бы такая церемонность?

Ансельм. Вы, наверное, спите как сама земля.

Мария. Что вы имеете в виду? Так же крепко или всегда вполглаза?

Ансельм. Мне представляется, что, когда вы спокойно лежите, вокруг вас растет кольцо зеленых гор.

Небольшая смущенная пауза.

Мария. Томас меня разбудил, сегодня он был на редкость беспокоен. (Смущенно.) Нет... то есть... хотя в конце концов почему бы не сказать и так?

Ансельм (иронически). Ну разумеется, почему бы и нет?.. Что тут такого?

Томас.

А что ты думаешь насчет Йозефа?

Мария. Регина все ж таки вряд ли успела показать ему то письмо.

Ансельм. Н-да. Я с Региной еще не говорил.

Томас. Она где-то здесь. Это ее очень взволновало.

Мария (видя, что Анселъм как будто бы собирается уйти). Нет-нет. Письмо у меня. Для начала прочтите. (Отдает Ансельму письмо.)

Томас на некоторое время уходит в спальню, оставив дверь открытой. Ансельм

заглядывает в письмо, но тотчас перестает читать и смотрит на Марию.

Читайте же.

Ансельм влезает в окно

Ансельм. Вам случалось когда-нибудь видеть сны, в которых человек хорошо знакомый, бесконечно ласковый и нежный, вдруг предстает чужим, этакой сплошной мешаниной требовательных желаний и чувства собственности?

Mapия. А потом перед тобой взбудораженная куча палой листвы, и что-то под ней в любую минуту может взорваться?

Ансельм. Ладно, Мария; раньше, когда вы были девушкой Марией, я был вашим другом, а теперь вы носите имя Томаса, и я взорваться не могу.

Mapия. И при этом вы беспрестанно смотритесь в зеркало!

Ансельм (застигнутый врасплох). Думаете, я себя вижу? Господи, ну да, конечно, как пятно в зеркале. Глаза - это руки, ни разу в жизни не мытые; оттого-то они сохраняют грязную привычку трогать все подряд. И воспрепятствовать невозможно! Иногда мне хочется прокалить их, чтобы, очистившись от всех прикосновений, они сберегали только ваш образ.

Мария. Господи Боже, Ансельм!

Ансельм. Да, вам смешно, по-вашему, это преувеличение, каких хороший интеллигентный вкус избегает. Экий спесивый блюститель. Ох и побледнеет этот сверхинтеллигентный вкус, коли глаза впрямь зашипят на раскаленной стали! И, разбежавшись каплями, испарятся!

Мария. Фу! Опять вы смакуете эти мерзости!

Ансельм (с жаром). Я бы, не дрогнув, повернул нож и в вашем сердце! Если б мог однажды вернуть вас с порога. Где женщины расстаются с корсетом. С заемной "опорой". Со здравым смыслом вьючного животного, который все сносит - детей и больных, мужчин и безрассудное убийство на кухне.

Mapия. Да читайте же наконец! У вас правда есть что обсудить, и срочно.

Ансельм (смягчившись от ее решительности). Как все-таки замечательно, что вам никогда не удается застать меня врасплох. Я заранее знаю все, что вы сделаете. Заранее ощущаю это в себе как болезненно набухшую почку.

Мария. Разумеется, простенькие идейки здравого смысла угадать несложно!

Ансельм. Я не хочу необыкновенных переживаний! Самые глубокие переживания - будничные, нужно только освободить их от привычности. (Тихо.) Вот этого

он не знает. А вы теперь не знаете себя. Измельчали под его влиянием.

Мария. Вы уже слышали мой ответ: я люблю Томаса.

Ансельм. Я не спрашиваю, любите ли вы его; на этот вопрос ответа вообще нет!.. (Сдерживаясь.) Решайте сами, может быть, здесь то, о чем я вам сейчас расскажу. Однажды меня захватила, заворожила... ива. На просторной лужайке только и были - я и одно это дерево. И я еле устоял на ногах, ибо то, что так сиротливо сплелось и завязалось узлом в его сучьях, этот страшный ровный поток жизни, я чувствовал в себе, но мягким, податливым, текучим. И я упал на колени! (Секунду тщетно ждет от Марии отклика.) Вот и все мои чувства. И к вам тоже.

Мария. Ансельм... подобные преувеличения мало что стоят. Ну почувствовали вы это, так ведь даже ниц не пали по-настоящему.

Ансельм. Вот как?! Томас и вправду начисто лишил вас глубины.

Мария. Вы безобразно относитесь и ко мне, и к Регине.

Ансельм. Люди вроде вас, которых уже ничто не повергает ниц, не вправе делать упреки! Я бы многого в жизни мог достигнуть, но каждый раз приходилось от всего отказываться. Ведь когда веришь, неизбежно спотыкаешься. Но ведь и живешь, только пока веришь!

Мария (боязливо и тревожно). Читайте! Томас хочет с вами поговорить.

Ансельм. Лучше я расскажу вам одну историю: когда я был монахом...

Мария. Что-что? Вы были монахом?

Ансельм. Тише!! Томас ни под каким видом не должен об этом знать!

Мария. Но, Ансельм, вы же рассказываете небылицы.

Ансельм. Вам я никогда не расскажу небылицу. Это было в Малой Азии, у подножия горы Акусиос. В маленькое незастекленное оконце я видел из кельи море...

Мария (протестующе). Читайте, читайте!..

Ансельм не желает, но, слыша приближающиеся шаги Томаса, все же заглядывает

в письмо.

Чем вы только не занимались, пока мы все жили здесь. (Вновь принимается за свой туалет.)

Входит Томас.

Томас. Еще не закончил? Мария. Прочтите последний раз...

Ансельм пытается поймать ее взгляд, чтобы скрепить мир, заключенный через

эту крохотную поддержку, но она прячет глаза. Ансельм уныло пожимает

плечами, потом быстро просматривает письмо.

Томас хочет устроить Йозефу торжественную встречу и еще больше его разозлить. А я не хочу, чтобы мы себя так вели. В конце концов Йозеф наш близкий родственник, а там видно будет!

Томас (мнимо шутливым тоном). Я хочу послушать Ансельма! (Садится, смотрит на Ансельма.)

Напряженная пауза. Ансельм, все больше нервничая, медленно поднимает голову;

в глазах его теплится решимость.

Ансельм. Твое письмо все испортило.

Томас. Та-ак, мое письмо... Но ты же с ним согласился.

Мария. Тогда пускай Томас и попробует все исправить!

Ансельм. Нет, Томасу нельзя говорить с Йозефом, я не допущу!

Томас (настороженно). Значит... ты сам поговоришь с ним?