Мечтательница
Шрифт:
– В чем же тогда дело? – Его лоб прорезала глубокая морщина.
– Ты выглядишь… потрясающе, – сказала она.
– Потрясающе? – Он не мог найти подходящих слов и удивленно заморгал.
– Да. – Она протянула руку, поправляя кружевные оборки, которые невероятным образом подчеркивали его мужественный вид, и заметила, что он смотрит на нее с улыбкой.
– Потрясающе… – По его тону можно было судить, что эта мысль кажется ему абсурдной.
– Хочешь, я повторю это снова?
– Нет, если только ты не напрашиваешься на комплименты и не хочешь, чтобы я почувствовал себя обязанным начать
Она готова была сказать ему, что он выглядит дразняще-притягательно. Это была совершенно новая сторона характера ее мужа, которая открылась ей совсем недавно.
– Я вовсе не напрашиваюсь на комплименты, и ты прекрасно это знаешь.
– Я забыл: твой конек – занудство.
– Ну, тогда что ты думаешь? – Она закружилась перед ним, чтобы он смог рассмотреть ее со всех сторон.
– Подойдет. – Он сунул руку в карман сюртука.
– Как «подойдет»?
– Очень подойдет. В действительности это тебе не нужно, чтобы сделать тебя еще прекраснее, но мне было сказано отдать тебе его. – Очень медленно, сантиметр за сантиметром, он вытащил из кармана нитку крупного, прекрасно подобранного жемчуга и покачал ею у нее перед глазами.
– Где ты это взял? – Она никогда не видела подобных драгоценностей и уж конечно даже не мечтала обладать чем-то столь изысканным.
– Его прислал мой отец. Он передал все драгоценности матери на хранение стряпчему, а это оставил себе. Он велел сказать тебе, что поскольку не может присутствовать на вечере лично, то хочет, чтобы ты приняла это с наилучшими пожеланиями и извинениями за его отсутствие. Когда выдаешь себя за покойника, приходится кое в чем себя ограничивать.
Он встал у нее за спиной и приложил ожерелье к ее шее. Селин закрыла глаза, борясь с желанием откинуться назад и прислониться к нему, пока он возился с застежкой. Когда Корд уже справился с задачей, она еще несколько секунд ощущала его ладони на своих обнаженных плечах, но он торопливо убрал руки и отошел.
Селин дотронулась до жемчуга. Встретив взгляд мужа, она сразу узнала горящие в его взоре искорки страсти. Уверенная в том, что он хочет ее поцеловать, Селин потянулась к мужу и почувствовала, что он тоже тянется к ней.
Дверь распахнулась с такой силой, что ударилась о стену. Эдвард и Фостер кубарем вкатились в комнату, запутавшись в ворохе батиста, размахивая руками и дрыгая ногами.
– Я просил не напирать на меня так сильно, – проворчал Фостер, с трудом поднимаясь и протягивая руку Эдварду.
– А мне казалось, что у тебя хватит здравого смысла убедиться сначала, что дверь заперта, – парировал Эдвард.
Корд откашлялся, и приятели вспомнили вдруг, где они находятся.
– Извините, сэр. Мы только хотели посмотреть понравился ли мисс Селин жемчуг. – Фостер обладал великим даром принимать виноватый вид.
– В следующий раз, пожалуйста, стучите. – Корд повернулся к Селин. – Хорошо бы здесь добиться возможности иногда уединяться.
Слугам не удалось ретироваться достаточно быстро: они натыкались друг на друга, пытаясь одновременно протиснуться в дверь, и в конце концов убежали, оставив ее открытой настежь.
– Думаю, мы должны сойти вниз. Гости вот-вот начнут собираться. –
– Я должна поблагодарить твоего отца за жемчуг, – сказала Селин, легко опираясь на согнутый локоть мужа. Слегка пожав его руку, она улыбнулась, зная, что ее глаза говорят о том, что чувствует ее сердце. И она надеялась, что он понял это.
Заглянув в сияющее, обращенное к нему лицо, Корд готов был захлопнуть дверь, запереть ее на все замки и выбросить прочь все ключи. Одного ее взгляда было достаточно, чтобы он полностью потерял разум и думал только об одном. Под молочно-белым жемчугом, который, казалось, источал мерцающий лунный свет, вздымались и опадали при каждом вдохе упругие, соблазнительные груди. Он хотел бы целовать всю ее, но понимал: стоит начать – и он уже ни за что не захочет спуститься вниз к гостям.
Корд твердо решил, что сегодня же вечером переберется снова в свою комнату и не будет больше спать один. Даже если у Селин нет пока сил ни на что, кроме нежных объятий, в которых он проведет всю ночь.
Они вышли из комнаты и направились в гостиную, каблуки его парадных башмаков весело перестукивались с каблучками ее туфелек. Спускаясь по лестнице навстречу гостям, Корд глубоко вздохнул. Можно было подумать, что в груди у него стучит молоток сумасшедшего плотника, а не сердце. Корд наклонился к Селин, почти коснувшись губами ее уха, и прошептал:
– Я люблю тебя, Селин.
Эти слова вырвались раньше, чем он сообразил, что именно говорит.
Признание настолько поразило Селин, что она едва не упала. Корд подхватил ее и прижал к себе. Так они и замерли прямо посреди широкой лестницы.
– Повтори, – прошептала она, почти касаясь губ, которые оказались вдруг совсем рядом.
– Зануда… – Он помедлил секунду, но снова произнес слова, которых она так долго ждала: – Я тебя люблю.
– Поцелуй меня. – Селин приподнялась на цыпочки, опасно балансируя на краю ступеньки, уверенная, что он никогда не позволит ей упасть.
– Ты не перестанешь изводить меня, женушка.
– Тогда сделай, что я прошу, муженек.
И он сделал это с решимостью и страстью, которые давно искали выхода. Корд упивался сладостью ее губ, ощущением ее близости, жасминовым ароматом ее волос. Он полностью отдался этому поцелую, не боясь, что она вдруг обманет его доверие и снова украдет кусочек его воспоминаний.
И она с радостью ответила на его поцелуй, в восторге оттого, что он наконец принял любовь, которую она хотела ему отдать, и, больше того, преподнес ей бесценный дар – свою любовь.
Корд успел украсть еще один быстрый поцелуй в губы и чмокнуть жену в щечку, когда вокруг разразился гром аплодисментов и смех. Селин уткнулась лицом в пышное жабо его белой рубашки, а Корд обнял ее и приветствовал собравшихся у подножия лестницы.
Ада и Говард Уэллс стояли рядышком, отличаясь друг от друга как день и ночь: она – пухленькая, словно сдобная булочка, он – тощий, как бобовый стебель. Две пары, принявшие их приглашение и приехавшие в гости, вовсе не оскорбились тем, что хозяева дома решились так откровенно проявить свои чувства. Эдвард и Фостер держали подносы с шампанским, сияя так, словно происходящее – исключительно их заслуга.