Мечты прекрасных дам
Шрифт:
Милли стояла в совершенной растерянности, держа в руках баночку.
– Ты можешь себе представить, как мучилась несчастная жертва? – произнес Уэддерберн. – А насколько бессердечен и жесток был тот палач? Среди морских пиратов есть люди совершенно разные – есть совсем мальчишки, есть и старики, вроде Метусала; одни из них безобразны, другие – красавцы, они могут принадлежать к разным национальностям и расам. Однако у всех до единого души поражены одним проклятьем – алчностью и жестокостью. И твой приятель Эли Боггз ничуть не лучше остальных.
Мами была одна в своей спальне, когда Милли постучалась к ней.
– Ты ведь знала об этом? – спросила ее Милли. – Почему ты мне ничего не сказала?
– Ну сама подумай, – заплакала Мами, – ну зачем бы я стала рассказывать о таком ужасе? Разве и без того в мире мало горя? И вообще все эти проклятые мужчины одинаковы. Разница между всеми ними тоньше волоса. – Она чуть отстранила от себя Милли. – Ну что ты плачешь, хорошая моя? Ведь этот парень Эли Боггз ничего для тебя не значил! Так что вытри скорее глаза. Если бы это ухо потеряла ты, тогда была бы причина плакать. – И она крепко обняла ее, нашептывая слова утешения.
18
Несколько месяцев спустя Эли под аккомпанемент непристойной морской песни привел свой корабль «Ма Шан» из Ламмы в бухту Стэнли Бей, расположенную в южной части Гонконга. Черный Сэм, по пояс голый, несмотря на мартовские холода, подошел к штурвалу.
– Так мы сегодня с утречка встречаемся со стариком Таем? – спросил он.
– Да, чтобы застать его врасплох, – сказал Эли, – пока мозги еще не проветрились.
– Значит, надо встать до рассвета, босс! Это хитрая лиса. И сколько ты собираешься заплатить ему за его заводец?
– Пять тысяч, и ни доллара больше. Спрос на порох падает.
Они вместе спустились по трапу на берег и пошли вдоль набережной бухты Стэнли.
– Думаешь, он продаст?
– Он только что надул с этой фабрикой чокнутого Чу, и один португальский таможенник все время что-то пытается пронюхать и задает неудобные вопросы, так что цена должна снизиться.
– Если мы ее купим, то ему надо врезать промеж глаз, – сказал Сэм. – Никогда не любил португальских таможенных чиновников.
– Еще бы, – ухмыльнулся Эли.
– Говорят, Чу Апу сбрендил, – продолжал Сэм. – Говорят, бегает по причалу на четвереньках и просит милостыню. Пока он не свихнулся, фабрика принадлежала ему.
Эли кивнул.
– Никто не знает, что с ним произошло. Но у пиратов волчьи законы. Мир принадлежит самым сильным хищникам, но меня не посмеет укусить ни одна собака.
Папа Тай был старостой поселка Стэнли. Маленький и лысый, как гном, он нажил состояние, продавая собственных дочерей.
Он менял одну жену за другой, наложницу за наложницей, – это были несчастные полуголодные существа, доставшиеся ему почти даром в эти голодные времена. Он насиловал их и тут же от них избавлялся, как только они выполняли свои естественные функции. Таким образом, он был отцом сотни мальчиков и девочек, самой младшей и самой красивой из которых была Сулен, сидевшая в этот час на ступеньках отцовского дома и красящая ногти на руках и ногах.
Когда ей было четырнадцать, отец продал ее Чу Апу. Но теперь, когда Чу официально признали невменяемым, Сулен получила свободу, и ее снова можно было продать.
В это утро она выглядела спокойной и безмятежной. Она расчесала на солнце свои длинные черные волосы, стянула их в узел на затылке и украсила их цветами. На ней было желтое шелковое кимоно. Она пребывала в ожидании следующего покупателя. И Эли не мог не признать, что выглядит она потрясающе.
– Ты пришел к моему папе Таю? – поднялась Сулен. И, услышав у дверей голоса, из своего глинобитного домика появился и сам Папа Тай.
– Ты пришел по делу? – Он осклабился, обнажив черные зубы. – Если тебе нужна женщина, у меня осталась только одна дочь, самая младшая, но она дороже золота.
– Я пришел, чтобы купить пороховой завод Чокнутого Чу, – сказал Эли. – Говорят, теперь он твой.
– Каждый кирпичик, каждая палочка! – Старик смотрел, на Эли своими раскосыми глазами.
– Назови цену!
– Десять тысяч мексиканских долларов.
– Пять тысяч и не валяй дурака!
– Шесть.
– Четыре.
– Шесть тысяч и моя дочь Сулен.
– Четыре, – сказал Эли. – У меня не было женщины полмесяца, но я не покупаю детей. Невинность – товар бесценный.
Папа Тай скривил свое морщинистое лицо.
– Ребенок? Невинная? – Он загоготал. – А разве не она была женой этого зверя Чу Апу?
– Потому она мне и задаром не нужна, – сказал Эли. Услышав это, Сулен сжала кулаки.
Тем временем Эли совал деньги в жадные ладони старика.
– Поговаривают, что чиновник португальской таможни здесь что-то разнюхивает, – сказал он как бы между прочим. – Это так?
– Ищет завод? Ничего подобного! Пока я сам не покажу, как туда добраться, его не найти. Между прочим, приятель, у меня неплохие контакты с борделями Бека де Роза, так что если тебе нужна зрелая женщина, то я тебе достану сию же минуту.
– В Гонконге двадцать шесть борделей. Здесь больше борделей, чем семейных английских домов. Так что мне нет необходимости отправляться в Макао, старина. Как насчет контракта?
Папа Тай написал бумагу, подтверждающую факт продажи порохового завода, и они оба ее подписали.
– А я как же? – спросила Сулен.
– Сколько тебе лет? – спросил Черный Сэм.
– В Месяц Белых Рос мне исполнится пятнадцать.
– Когда станешь женщиной, тогда и поговорим, – сказал Эли.
– Чтоб вас обоих блохи заели, – с ненавистью в голосе произнесла Сулен.
– Счастливо оставаться, – сказал Эли, ставший теперь владельцем порохового завода Стэнли. Забрав договор, он направился к своей посудине.
– А ты покажешь мне завод, папа? – спросила Сулен, глядя им вслед.