Мечты сбываются (сборник)
Шрифт:
Аглая села в кресло самодвижки и закрыла снова глаза.
VI
На этот раз она не пропустила и остановилась у дома номер девять. Она вошла в подъезд и надавила на справочной доске кнопку номер двадцать семь. И в ответ тотчас появилась светлая надпись: «Дома. Кто?»
Аглая ответила, и снова блеснули буквы: «Иди».
Аглая стала на подъемную машину, поднялась на восьмой этаж, сделала несколько шагов по коридору и постучалась в комнату номер двадцать семь.
– Войди, – ответила Люба.
– Ты
– Одна, – ответила Люба, поднимаясь к ней навстречу с кушетки.
Разноцветные матовые стекла согревателя бросали пестрые бледные пятна на стены и пол. Занавесь на окне была не спущена, и сквозь узорчатые стекла лился слабый уличный свет, едва намечая раму.
– Можно закрыть окно? – спросила Аглая, кладя палец на черную кнопку.
– Конечно, – ответила Люба.
Аглая надавила кнопку, и тяжелая занавесь опустилась и закрыла окно, смотревшее холодно и пусто, как глаз мертвеца.
– Так лучше, – сказала Аглая, – улица меня сегодня раздражает.
– А я лежала и мечтала, – сказала Люба, когда Аглая сняла верхнюю кофточку и перчатки.
– О чем?
– Так… Сама не знаю. Сегодня ароматический концерт с программой из моих любимых номеров: «Майская ночь» Вязникова, «Буря» Уолеса, «Ромео и Джульетта» Полетти. Но мне не хочется уходить из своей комнаты. А славная эта «Майская ночь»… Ты помнишь? Вначале тонко-тонко проносится сырой и нежный запах свежих полей; потом нарастает густой и теплый аромат фиалок, и запах зеленых крепких листьев, и лесной гниловатый пряный запах. Так и кажется, что идешь, взявшись за руку, с любимым человеком по густому-густому лесу; а потом нежной и легкой тканью рассыпается аромат ландышей – острый и свежий аромат, аромат, от которого шире и вольнее дышится. В этом месте я готова кричать от восторга. Розы, царственные, пышные розы. Разгорается заря, сверкают капли росы. Чудо что такое! А «Ромео и Джульетта»… Что-то таинственное и жуткое в этих пронзительных кружащихся запахах вначале, потом они нарастают, становятся все глубже, все печальнее. Так и чувствуешь, что опускаешься в глубокий, едва освещенный склеп… А «Буря»? Ты любишь «Бурю»? Какие взрывы тяжелых, падающих, как градины, запахов, сменяющихся быстро, бегущих и сталкивающихся! Восторг!..
Люба закинула руки за голову и мечтательно смотрела на разноцветные стекла согревателя.
– Отчего ты не пойдешь? – спросила Аглая, со страхом ожидая ответа подруги, точно от этого зависела вся ее судьба.
– Не хочется. Лень… И последнее время все неприятности у меня, – ответила Люба и замолчала, упорно смотря на цветные стекла.
VII
– Какие у тебя неприятности? – спросила Аглая, чтобы не молчать.
– Ах, все то же. Опять сорвалось. Какая я несчастная, какая я несчастная, Аглая!
– Да в чем же дело?
— Я была на этой неделе у Айхенвальда, у Курбатова, у Эйзена – везде отказ, везде. У Эйзена, впрочем, удалось, но не раньше, чем через полтора года. И он музыкант, а я не особенно люблю музыкантов,
– Люба, ты вовсе не такая некрасивая, как воображаешь.
– Э, полно, не утешай меня, я сама знаю.
Снова наступило молчание, и вдалеке жалобно прозвенел электрический колокол: раз, два, три…
– Он меня выводит из себя сегодня, этот колокол, – сказала Люба, затыкая своими длинными пальцами на мгновение уши.
– А я была вчера вечером у Карпова, – едва слышно промолвила Аглая.
– Была? – живо воскликнула Люба, порывисто оборачиваясь к ней. – Ну что? Как? Какая ты счастливица, Аглая. Расскажи мне все, все. Слышишь? Все…
– Мне тяжело, ничего я не буду рассказывать. На душе у меня так гадко, так гадко.
– Но отчего же? Ах, как бы я хотела быть на твоем месте! Не красней, Карпов такой красавец, такая прелесть…
VIII
Резко и отрывисто звякнул телефон, и луч белого света прорезал комнату.
– Кто это? – с досадою спросила Аглая, оборачиваясь на звонок.
– Витинский, – сказала Люба, вглядевшись в светлую дощечку.
Люба встала и пошла к телефону.
– Что вам, Павел? Прийти ко мне?
– Зови, зови его, пожалуйста, – вмешалась Аглая, торопясь предупредить подругу.
– Терпеть я не могу этого реформатора, – шепнула Люба, отворачиваясь от телефона.
– Пожалуйста, – повторила Аглая, просительно складывая руки.
– Ну, ладно уж…
И, обернувшись снова к телефону, Люба сказала:
– Приходите. Тут и ваша поклонница, Аглая.
И Люба замкнула телефон.
– Ну зачем ты это сболтнула? – недовольно спросила Аглая,
– А разве неправда? Только он не в моем вкусе, и я не знаю, чем он тебе нравится. Беспокойный какой-то.
– Вот это самое беспокойство мне в нем и нравится.
– Не понимаю.
Разговор не клеился. Подруги сидели молча, и каждая думала о своем.
– Который час? – спросила, наконец, Аглая, – я еще ничего с обеда сегодня не ела, и ничего не хочется.
Люба закинула назад руку и надавила маленькую кнопочку. Над согревателем сверкнули цифры часов.
– Половина восьмого, – сказала Люба.
– Спасибо, – шепнула Аглая и снова замолчала.
– Тебя перевели? – спросила после долгой паузы Люба.
– Да.
– На какое?
– На макаронное. Это все-таки веселее, чем сортировать и отправлять пакеты.
– А мне мои перчатки надоели хуже, хуже… Ну я прямо слова подыскать не могу.
– Хуже горькой редьки?
– Вот именно.
IX
Послышался стук в дверь.
– Войдите, – сказала Люба.
Вошел высокий, хорошо развитый и крепко сложенный юноша.
– Это вы, Павел? – спросила, не оборачиваясь, Люба.
– Да, я. Почему у вас нет света? – промолвил Павел, здороваясь с молодыми девушками.
– Так. Нервы не в порядке.