Мечты сбываются (сборник)
Шрифт:
Я пользуюсь старыми экономическими терминами, мистер Чарли, чтобы вам было понятно, о чем тут речь, ибо в вашей стране они еще употребляются, у нас же… Я, право, не знаю, известны ли они вообще теперешней молодежи. Таково наше решение экономической проблемы.
Гораздо более сложной и трудной была для нас проблема социальная, удержание и развитие культуры при уничтожении городов и высоких рентных доходов.
Впрочем, уже звонят к обеду, – остановил свой рассказ Алексеев собеседник, увидав в окно, как Катерина с видимой радостью и ожесточением звонила в чугунное било, висевшее посреди широкого двора.
Глава десятая,
Из сохранившейся «Расходной книги патриаршего приказа» известно, что в начале осьмнадцатого века к столу святейшего патриарха Адриана ежедневно подавали: «папашник, присол щучий из живых, огниво белужье в ухе, варанчук севрюжий, шти с тешею, звено с хреном, схаб белужий, пирог косой с телом» и еще не менее двадцати блюд, в количествах помрачительных и качеством отменных. Сравнивая эту трапезу былых времен с утопической трапезой в гостеприимном доме Мининых, придется признать, что патриарха кормили несколько обильнее, но только несколько… Потому что, подчиняясь повелениям приехавшей из Москвы Параскевы, на обеденный стол появлялось такое количество расстегаев и кулебяк, запеченных карасей и карасей в сметане и прочей снеди, что ножки у стола, наверное, гнулись бы, кабы были немного потоньше, а социалистический деятель Кремнев просто решил, что все соучастники трапезы к вечеру непременно помрут от излишества. Однако национальные блюда, приготовленные для просвещения американца, таяли весьма скоро и бесследно и заменялись все растущими похвалами Параскеве, которая скромно просила адресовать их «Русской поварне», составленной господином Левшиным в 1818 году.
Отдохнув по православному обычаю после обеда на сеновале, молодежь потащила Кремнева на ярмарку в Белую Колпь.
Когда Кремнев и его спутники проходили берегом Ламы, тени облаков плыли по скошенному лугу, по дороге желтели пятна цветущей рябинки и в густом воздухе осени реяли паутины.
Катерина шла, высоко подняв голову, и четкий контур ее фигуры, охваченной порывом ветра, выделялся на голубых далях, стелющихся за рекой. Мег и Наташа рвали цветы. Пахло осенней полынью.
– А вот и большая дорога!
Повернули на шоссе, обсаженное плакучими березами, и вдалеке показались купола белоколпинской церкви.
Путников обгоняли телеги, расписные, как подносы, и битком набитые девками и парнями, щелкавшими орехи. Над дорогой звонко разносились переливы частушек:
Голубок сидит на крыше, Голубка хотят убить, Посоветуйте, подружки, Из троих кого любить.Кремнева поразило почти полное отсутствие какой-либо разницы его спутников от встречных и перегоняющих. Те же костюмы, та же московская манера речи и выражений. Параскева весело и с видимым удовольствием отшучивалась от любезностей проезжавших парней, а Катерина просто вскочила в какую-то телегу, перецеловала сидящих в ней девок и отняла у опешившего парня картуз с орехами, сунув ему в рот кусок банана.
Ярмарка была в самом разгаре.
На прилавке лежали горы тульских пряников, поджаренных и с цукатами, тверские мятные стерлядкой и генералом и сочная разноцветная коломенская пастила.
Промелькнувшие столетия ничего не изменили в деревенских сластях, и только внимательный взгляд мог различить немалое количество
Мальчишки свистали, как в доброе старое время, в глиняные золоченые петушки, как, впрочем, они свистали и при царе Иване Васильевиче и в Великом Новгороде. Двухрядная гармоника наигрывала польку с ходом.
Словом, все было по-хорошему.
Катерина, которой было поручено просвещение «мистера Чарли», привела его в большую белую палатку и вместо всяких комментариев вымолвила:
– Вот!
Внутренность палатки была увешана картинами старых и новых школ. Кремнев с радостью узнавал «старых знакомых» – Венецианова, Кончаловского, «Святого Герасима» рыбниковской кисти, новгородского «Илью» Остроуховского собрания и сотни новых незнакомых картин и скульптур, живо напомнивших ему вчерашний разговор с Параскевой.
Он остановился перед «Христом отроком» Джампетрино, который пленял его в Румянцевском музее, и произнес, рискуя выдать свое инкогнито:
– Каким же образом они могли попасть на ярмарку Белой Колпи?
Параскева поспешила объяснить ему, что балаган представляет собою передвижную выставку Волоколамского музея, в котором временно гастролируют некоторые московские картины.
Густая толпа посетителей, внимательно смотрящих и обменивающихся замечаниями, свидетельствовала Кремневу, что изобразительные искусства вошли весьма прочно в обиход крестьянской жизни и встречают подготовленное понимание. В последнем его убедила энергия, с которой раскупались продающиеся у входа 132-е издание книги П. Муратова «История живописи на ста страницах» и книжка «От Рокотова до Ладонова», обложка которой свидетельствовала о том, что Параскева не только умеет говорить о живописи, но даже пишет книги.
В соседней палатке бабы толпились у образцов древнерусских вышивок, а два парня примерялись к шкафчику Буля.
Вскоре выставка стала пустеть, и шум голосов и звон колокола известили о начале ритмических игр, за которыми последовали матч в бабки, бег с препятствиями и другие состязания на первенство Яропольской волости. Огромные голубые афиши обещали на семь часов «Гамлета» господина Шекспира в исполнении труппы местного кооперативного союза.
Однако надо было торопиться домой и зайти на пчельник за медом. Поэтому, оставляя в стороне эти празднества, компания успела завернуть только в паноптикум, выставленный культурно-просветительным отделом губернского крестьянского союза.
Восковые бюсты – портреты всех исторических личностей – стояли по стенам, панорамы знакомили зрителя с величайшими событиями отечественной и мировой истории и диковинными жаркими странами.
Двигающиеся автоматы изображали Юлия Цезаря перед Рубиконом, Наполеона на стенах Кремля, отречение Николая II и его смерть, Ленина, говорящего на Съезде Советов, Седова, разгоняющего восставших ремингтонисток, поющего баса Шаляпина и баса Гаганова.
– Посмотрите, да это ваш портрет! – воскликнула Катерина.
Кремнев остолбенел: перед ним на полотне под стеклом стоял бюст, напоминавший фотографические карточки, и под ним было подписано: «Алексей Васильевич Кремнев, член коллегии Мирсовнархоза, душитель крестьянского движения России. По определению врачей, по всей вероятности, страдал манией преследования, дегенерация ясно выражена в асимметрии лица и строении черепа».
Алексей густо покраснел и боялся взглянуть на спутников.
– Вот здорово-то! Сходство изумительное, даже куртка и то как у вас, мистер Чарли! – воскликнул Никифор Алексеевич.