Мечты сбываются

Картленд Барбара

Она ожидала, что леди Валмер уже известен этот факт, но та изумленно посмотрела на девушку.

— В Борне? Откуда вам это известно?

— Все в округе знают об этом, — незамедлительно сообщила Одетта. — Его отец жил на Норт-стрит. А крещен он был в Эбби Черч, церкви аббатства.

— Я понятия не имела об этом, — призналась леди Валмер. — Когда приеду в Париж, я обязательно скажу ему, что мне нравится его родной город.

У Одетты мелькнула мысль, будто леди Валмер обрадовалась случаю привлечь внимание великого человека.

Никто из жителей этой части Линкольншира не мог оставаться в неведении относительно Чарлза Ворта, которому удалось возвратить семье доброе имя.

Подумать только, удалось после того, как его отец, обыкновенный стряпчий в ближайшей деревушке Ходлингем, обанкротился и бросил жену и детей на произвол судьбы!

История об успехах Чарлза Ворта стала расхожей не только в городке, но и в окрестных деревнях.

Так что последние несколько лет редко кто из гостей в доме Одетты не говорил об успехах молодого Ворта, ставшего самым лучшим в мире модельером.

Некоторые дамы почтенного возраста были ошеломлены его карьерой.

— Это безнравственно, и по-другому я назвать это не могу! — сказала одна из них матери Одетты, когда стали распространяться слухи, будто Ворт лично примеряет платья на императрицу Евгению и на других парижских красавиц.

— Должна признаться, все это весьма необычно, — мягко сказала миссис Чарлвуд.

— Говорят, он берет никак не меньше ста фунтов за платье, миссис Чарлвуд. Да это же верх неприличия для любой женщины, тратить так много денег на наряды, будь она хоть сама императрица!

Мать Одетты склонялась к этому утверждению.

Но Одетта истории о дивных платьях неземной красоты, которые создавал Ворт для французских дам, воспринимала не иначе как великое чудо.

По мере взросления она одевала героинь своих сказок, золушек, ставших принцессами, в платья от Ворта, сшитые из великолепных тканей, которым, как потом стало известно обитателям Борна, отдавал предпочтение Ворт.

Тюль, шелк, атлас и парча — эти слова в устах людей звучали как поэзия.

Первый раз в жизни местные дамы критически взглянули на свои наряды из муара, бархата и тяжелой шерсти.

Казалось, Чарлз Ворт незримо присутствует у каждого на языке при покупке яиц у торговца на рынке или нескольких ярдов ленты у галантерейщика.

Не было ничего удивительного в том, что его личность будоражила воображение обывателей, — ведь в Борне никогда ничего сенсационного не происходило.

Это был тихий, сонный городишко, в котором отсутствовало что-либо примечательное, кроме водяной мельницы да церкви аббатства Святых Петра и Павла, где когда-то крестили Ворта.

Люди, жившие в Борне, из поколения в поколение занимались преимущественно одним и тем же ремеслом.

Успех Ворта представлялся Одетте одной из сказочных историй, которые она сочиняла.

А все началось с того дня, когда отец бросил семью.

Мать юного Чарлза, Фредерика, нашла место экономки.

Должно быть, ею руководила сама судьба, когда она решила, что ее сын должен стать учеником лондонского драпировщика.

Всем борнским дамам было известно, что он заработал деньги на поездку в Лондон, смастерив для них пасхальные шляпки.

Одетта даже пыталась разузнать, как они выглядели, но никто этого не ведал.

Рассказывали и пересказывали, как он добрался до Лондона, нашел место ученика в драпировочной мастерской Свана и Эдгара, как в течение нескольких лет после долгого рабочего дня засыпал там же под прилавком.

Одетта сопереживала ему.

Она испытывала почти физическую боль, думая о страданиях и лишениях, доставшихся ему в ранней юности.

Особенно ей импонировал тот период его жизни, когда он решил поехать в Париж, поскольку все ткани приходили из Франции.

Хотя юный Ворт берег каждое пенни и ходил голодный, ему все же не удалось скопить достаточную сумму, чтобы оплатить проезд во Францию, поэтому его матери пришлось просить денег у родственников.

Зимой 1845 года, в возрасте двадцати лет, Чарлз Фредерик Ворт сел на пароход, отправлявшийся от причала у Лондонского моста, и окунулся в приключение, которое казалось Одетте таким же увлекательным, как путешествие Язона за Золотым руном.

Поглощенная мыслями о Ворте и его судьбе, она на миг утратила ощущение реальности и очнулась, когда леди Валмер произнесла резким тоном:

— То, что вы сказали о Чарлзе Ворте, Одетта, соответствует истине? Может быть, это очередная ваша сказочка, которые вы так любите сочинять? Мне было бы очень неприятно, если это так.

— Нет, это чистая правда, — твердо заявила Одетта. — В Борне любой может вам это сказать.

— Я не собираюсь разговаривать с жителями Борна о Чарлзе Ворте, — ответила леди Валмер. — А вот вы можете поведать мне о его детстве, потому что я хочу знать о нем все.

Эти слова как бы подтверждали справедливость первого впечатления Одетты.

Леди Валмер действительно желала снискать расположение великого кутюрье.

Девушке вдруг показалось забавным, что леди Валмер, считавшая себя красавицей, занимающей достойное место в светском обществе Лондона, изо всех сил старается завладеть расположением человека, который в ее представлении был не кем иным, как торговцем.

Одетта была уверена — все, что рассказывают здесь, в Борне, о Ворте, достоверно; скорее всего, о нем можно рассказать еще больше.

Было, наверное, в его жизни такое, о чем они еще и не слышали.

Одетта уже столько знала о Ворте, что считала его таким же близким другом, как Валмеры, Джонсоны, викарий Борна и даже ее собственный отец.

Хотя Одетта никогда не встречала Чарлза Ворта, она всегда воспринимала его как часть своей жизни.

Поэтому ее просто поражало, что в Холле есть люди, которые знают о нем лишь то, что он создает самые лучшие в мире наряды и что французская императрица и королевы почти каждого европейского двора входят в число его клиентов.