Мед для медведей
Шрифт:
Карамзин демонстративно сжал руку в кулак. Пол заметил, что у него на безымянном пальце надето дешевое, но очень массивное кольцо.
– Ты – трусливый и грязный ублюдок, – с ненавистью повторил он и тут же получил хук в челюсть, за которым незамедлительно последовал удар в живот. – О нет, только не это, – простонал Пол и начал медленно складываться пополам.
Карамзин злобно прошипел:
– Уж теперь-то ты заговоришь. Иначе схлопочешь еще раз.
В дверь постучали. Карамзин издал звериный рык, который, должно быть, означал разрешение войти, и на пороге возник маленький, невзрачный человечек, державший швабру на манер винтовки. Открывшаяся его взору картина явно произвела впечатление. Молоденький
– Извини, парень, – простонал Пол, – я не виноват.
С этими словами он опустился на колени, открыл рот и фонтаном изверг на пол содержимое своего желудка. Карамзин даже отпрыгнул от отвращения.
– Я же извинился, сукин ты сын, – проскрипел Пол и повторил то же самое еще раз.
Он заметил, что в рвотной массе встречаются ярко-алые пятна крови. Рвота и кровь. Чем не заголовок для новой эпической поэмы о русском насилии?
– Думаю, это все, – сказал он, обращаясь к застывшему со шваброй полицейскому. Добавилось ему работы, бедолаге. – Между прочим, – сказал он Карамзину, все еще стоя на коленях, – если бы ты не распускал руки, ничего бы не произошло. Так что это ты во всем виноват.
Правда, речь Пола была довольно невнятной. Губы сильно распухли, и слова, казалось, вылетали на волю через щель почтового ящика. Полицейский, морщась и затыкая нос, сгребал рвотную массу к двери, где у него стояло ведро с водой. Карамзин тоже не выглядел довольным жизнью. Он хищно возвышался над коленопреклоненным Полом в позе второсортного божка. А Пол, нагнувшись, откашливался и временами сплевывал окровавленную слюну. Стороннему наблюдателю могло показаться, что он бьет земные поклоны.
Карамзин рявкнул на слегка замешкавшегося уборщика, и тот заторопился вовсю. Вскоре Пол услышал звук льющейся воды – в туалете вылили воду из ведра, затем зашумел сливной бачок, звякнула ручка ведра, а вслед за этим и само ведро стукнулось о стенку. Пол еще немного постоял на четвереньках, а потом принялся размышлять, стоит ли ему отправиться в туалет, который, судя по звукам, находился в соседней комнате, ползком или попробовать встать. Боль разлилась по всему телу горячей волной, но ее центр находился где-то в области желудка.
В конце концов Пол решил, что она не должна одержать над ним победу, и, кряхтя, встал. Правда, выпрямиться он пока еще не мог. Так в согнутом положении он и добрался до ближайшего кресла, в которое и свалился с облегченным вздохом. Карамзин не препятствовал его перемещениям. Карамзин плакал. Увидев это, Пол решил, что его подводят глаза. Но все было на самом деле.
Карамзин плакал.
– Ты хорошо поработал, чего ж теперь стенать? – проговорил Пол, пытаясь снова подчинить себе непослушные губы и язык, справиться с неподдающимися звуками и сделать произносимые им слова хотя бы узнаваемыми. – Теперь я точно знаю, что современная Россия – мечта любого туриста.
– А-а-а… – рыдал Карамзин. Он уже успел рухнуть в кресло и теперь надрывно ревел, опустив буйную головушку на стол. Со стороны он напоминал безутешного пациента, только что услышавшего от доктора смертный приговор. – А-а-а… – мычал он, всем своим видом пытаясь показать, что он ничего плохого не хотел.
Пол поневоле подумал, что Карамзин так убивается, потому что нечаянно нанес ему, Полу, какое-нибудь страшное увечье, имеющее необратимые последствия. Он дрожащими пальцами ощупал лицо, но не обнаружил ничего, кроме распухших губ и нижней десны. Кроме того, он был неприятно удивлен, заметив, что во рту больше нет качающегося протеза. Видимо, он выпал во время экзекуции. Пол снова согнулся и принялся внимательно осматривать все закоулки, пытаясь разыскать столь необходимый ему предмет. Ему потребовалось совсем немного времени, чтобы понять: на полу нет ничего похожего. Не приходилось сомневаться, что протез постигла весьма незавидная участь. Уборщик не обратил внимания на маленький кусочек Пластмассы и отправил его сначала в ведро, а уж потом и в канализацию. Теперь четыре искусственных зуба совершают свой последний путь по канализационным трубам в сторону Балтийского моря.
– Ты – свинья, – констатировал Пол, – и еще садист.
Он отметил, что его речь в целом становится более понятной, хотя и весьма своеобразной.
Карамзин встал со своего места и медленно направился к Полу. Тот недолго думая шлепнулся на четвереньки и резво, хотя и морщась от сильной боли, пополз подальше от своего ударившегося в сентиментальность мучителя. В комнате негде было спрятаться, но Пол не мог оставаться на месте и, подгоняемый болью, продолжал ползти, без всякой надежды высматривая на полу пропавший протез. Он слышал доносящиеся сверху всхлипывания и причитания Карамзина, который, как заведенный, повторял:
– Я не… Это не… Я не думал…
Пол прошамкал, обращаясь к свежевымытому полу:
– Заткнулся бы ты.
Он как раз достиг угла комнаты и, словно обретя, наконец, убежище от всех жизненных невзгод, скорчился в нем, придерживая обеими руками пылающий болью живот. Карамзин заревел:
– Бобринский! Бобринский! Бобринский! – Он выкрикивал эту фамилию до тех пор, пока на пороге не появился ее обладатель. Им оказался прыщавый полицейский, который совершенно не соответствовал своей аристократической фамилии. Карамзин что-то скомандовал по-русски. Пол разобрал основные слова. Но не все. Похоже, ему должны были принести коньяк. Но прежде чем юноша исполнил приказ, вернулся Зверьков. Карамзин съежился и присел, словно нашкодившая собака. Он даже попытался заслонить Пола от своего старшего коллеги, словно поверженный англичанин был кучей мусора, который неаккуратные рабочие бросили в углу. А Пол себя приблизительно так и чувствовал. Если бы его в тот момент засыпали опилками, погрузили на какое-нибудь транспортное средство и отправили в колхоз для использования в качестве удобрения, он вряд ли сумел бы что-то возразить. Зверьков был явно потрясен до глубины души. Он склонился над Полом и ласково сказал:
– Откройте рот.
Пол послушно разинул рот, насколько смог, конечно продемонстрировав воспаленную нижнюю десну без признаков передних зубов.
– Он их выбил, – вздохнул Зверьков, – на этот раз он зашел слишком далеко. Впрочем, он часто заходит далеко. Этот печальный инцидент целиком на нашей совести. Мы, русские люди, всегда признаем наши ошибки. Нам свойственно бросаться от одной крайности к другой. Таким образом, значительная часть нашей работы получается впустую.
Произнося этот вдохновенный монолог, Зверьков смотрел сверху вниз на Пола грустно и серьезно.
– Мерзкие русские ублюдки, – прошепелявил Пол, – заканчивайте свое грязное дело. Отправьте меня в вашу страшную Сибирь!
– В наше время никто уже не боится Сибири, – живо возразил Зверьков. – Туда давно пришла цивилизация. – Зверьков спохватился и добавил: – Кроме того, мы вас никуда не собираемся отправлять. Ну разве что вы уйдете отсюда, из этой комнаты. Полагаю, здесь вам больше нечего делать.
В это время Карамзин стоял рядом и, следует отметить, воспрянул духом.
– На меня, наверное, страшно смотреть, – прошамкал Пол, – здорово я небось выгляжу без зубов… Выбили… ни за что ни про что… Я обязательно предъявлю вам обвинение, ублюдки… Свиньи, – для верности добавил он.