Мёд жизни (Сборник)
Шрифт:
«Обязательно было куснуть, что угодно сделать, лишь бы побольнее, жизнь вместе прожили, но в таком удовольствии отказать себе не может… Все они такие… Не могу больше… Серость эта душит. Уйду… В Тургоре остаться навсегда – там жизнь, а здесь… не хочу…»
На этом мысли оборвались, не стало замученного пошлостью, униженного всеми и от всех претерпевшего Виктора Андреевича Малявина, а взамен выпрямился под низким небом Блёклого Края неустрашимый боец Виктан, твёрдо сжимающий живой меч харраков и готовый, если придётся, отдать и собственную жизнь, и бесцельное существование своего двойника ради того, чтобы и впредь мёд
Он угадал и место, и время, материализовавшись прямо на крепостном дворе. За его спиной громоздился приземистый, вросший в землю дворец Фартора, по сторонам тянулись стены, облепленные готовыми к бою стрегами. В одном месте стена была покрыта трещинами и словно осела. Она бы давно рухнула, если бы не подпорки и неутомимая работа каменщиков, наращивающих полуразрушенное укрепление. А прямо перед ним, посреди крепостного двора поднимался невысокий скальный зубец, и на нём, видимая отовсюду, стояла чаша. Она была полна: мёд, густой и текучий, прозрачный, тёмный и светящийся изнутри, горкой поднимался над гладкими краями. До солнцестояния оставалось всего несколько минут, и Фартор в своём истинном безликом виде стоял у подножия скалы, готовый подняться наверх и осквернить мёд нечистым прикосновением.
– Светлая богиня! – прошептал Виктан и ринулся вперед.
В один прыжок он достиг подножия скалы, свободной рукой схватил тяжелую, приготовленную для Фартора лестницу и метнул её прочь. Лестница грохнулась о стену, сбив подпорки и разметав суетящихся стрегов. Стену больше ничего не удерживало, и она рухнула, подняв облако пыли. В проломе показался Шш. Он попытался двинуться на помощь Виктану, но ноги, подсечённые кривыми ножами стрегов, не держали его, лесной богатырь мог лишь ползти, отмахиваясь от наседающих противников. На равнине под стенами продолжалась битва, но Виктан мгновенно понял, что подмоги оттуда тоже не будет. Потерявшие командиров рыцари были отрезаны друг от друга и сражались в одиночку, окружённые толпами врагов. В одиночестве предстояло биться и Виктану, но в отличие от друзей ничто, кроме рубахи, не прикрывало его грудь, а ряды оправившихся от неожиданности стрегов смыкались вокруг него. Тускло блестели натёртые маслом звериные черепа, острия копий целили в лицо. Виктан поднялся на уступ, ближе к чаше, взялся за меч двумя руками, поднял его над головой, ожидая нападения.
– Ты?.. – проскрипел Фартор. – Ты все-таки вернулся? Я же показал тебе твоё место – вон отсюда, ничтожество!
– Ты напрасно кричишь, – ответил Виктан. – Больше тебе не удастся вышвырнуть меня из Тургора. Тебе лишь мерещится твоя сила, ты воображаешь, будто можешь справиться со мной. Твой удел – вечная зависть. Возможно, в иной стране, раз ты знаешь о её существовании, ты действительно господин и тебе удаётся делать то бытие блёклым и бессмысленным. Но здесь ты не пройдёшь!
За спиной Виктана раздался густой всепроникающий звон, поднялся столб радужного света. Мёд созрел. Ещё несколько минут чаша сможет удерживать его, а потом он разольётся, даря миру смысл жизни. И эти несколько минут Виктан должен один удерживать всю озверелую жадность вселенной.
– Прочь с дороги, или я выпущу твои кишки! – заревел Фартор.
Он выхватил у ближайшего стрега тяжёлый стальной трезубец и полез наверх, размахивая оружием и рыча бессмысленные проклятия. Виктан отвёл
– Меня не так просто убить!.. – прошипел Фартор, замахиваясь гарпуном.
Вновь Виктан отбил смертельный удар, но на этот раз уже не касался мечом Фартора, а, шагнув вперёд, обхватил тяжёлую и неподатливую, словно мешок с песком, фигуру и сбросил её на головы теснящихся стрегов. Фартор завизжал, как зажатая капканом крыса. Виктан выпрямился, и в этот момент пущенное вражеской рукой копьё ударило его в левый бок.
Виктан пошатнулся, но тут же вновь поднял меч, и полезшие на приступ стреги посыпались вниз. Переполненная чаша гудела тысячеструнным звоном.
– Пусти-и!.. – визжал Фартор, карабкаясь по скале.
Острия трезубца зазвенели о меч. Виктан вырвал из раны копьё и ударил Фартора. Копьё с шипением рассыпалось, но и Фартор оказался у подножия скалы. Он упал на четвереньки и, подняв к стоящему витязю круглую болванку головы, пролаял:
– Ты умрёшь! Копья стрегов отравлены, от их яда нет спасения. Даже если ты не пропустишь меня сейчас, без тебя твои друзья ничего не смогут сделать, и через год мёд всё равно будет моим… А ты умрёшь через минуту, смерть твоя будет страшной, и ради этого я согласен ждать ещё год!
Виктан молчал. Он понимал, что на этот раз Фартор говорит правду. Рана в боку болела невыносимо, левая рука повисла и не слушала его.
– Пусти! – потребовал Фартор. – Или возьми мёд сам, он вылечит тебя, а я буду твоим слугой.
«Единая капля, текущая на землю из каменной чаши, возвращает силу и здоровье и может, как говорят, оживить мёртвого…» Он останется жить и на следующий год позволит мёду разлиться беспрепятственно… если, конечно, на будущий год мёд появится, а не умрёт, опороченный бесчестной рукой рыцаря, не исполнившего обета.
– Нет, – сказал Виктан.
– Ты не просто умрёшь, – завывал Фартор. – Ты погибнешь только здесь, а там ещё долго будешь маяться на своей скучной кухне, со своей скучной женой и вечными неприятностями на противной и скучной для тебя работе. Ты не сможешь даже вспомнить толком об этой жизни и будешь зря мучиться, пытаясь вернуться. Пусти!
– Нет.
Виктан чувствовал, как яд подбирается к сердцу. У него перехватывало дыхание, слабели ноги. Перед глазами качались чёрные тени. Но сильнее всего, каждой клеткой умирающего тела Виктан ощущал бурление животворного мёда за своей спиной. И он повторил ещё раз, уже не Фартору, а самому себе:
– Нет.
– Ты умрёшь! – Фартор кинулся на скалу.
Не было сил парировать удар, Виктан лишь шагнул вперёд, подставив грудь под трезубец и отдав мечу последние остатки жизни. Меч харраков, погрузившись в серое, взорвался на тысячу осколков. Фартор покатился под ноги своим наёмникам. Он был невредим, но видел, что опоздал бесповоротно. Мёд, переполнивший чашу, тяжело хлынул на камни. Коснувшись твёрдой поверхности, он вскипал и мгновенно исчезал, чтобы в изменённом виде появиться на полях Резума, в степях Нагейи, среди обледенелых скал Норда и заросших мхом елей Думора, повсюду, где, напряжённая и страстная, бурлила жизнь вечного Тургора.