Медичи
Шрифт:
— Добрый, дорогой друг, как мне отблагодарить тебя за все? Теперь больше, чем когда-либо, мне нужен твой совет и поддержка.
— Твое доверие для меня лучшая благодарность, — отвечал Антонио. — Пойдем, посмотри на гнездышко, приготовленное для твоей Фиоретты.
Он провел его в отдельный флигель при дворце.
Антонио отворил дверь, и Джулиано радостно вскрикнул, увидав прелестный уголок.
Красивые картины украшали стены, и тут же было изображение Спасителя, благословляющего детей, а перед ним чаша со святой водой. В углу стояли группы пальм и душистых цветов. Через дверь с разноцветными стеклами был виден небольшой тенистый
Антонио раздвинул тяжелую портьеру и ввел Джулиано в большую спальню, где у стены стояла великолепная кровать с балдахином, а рядом прелестная люлька. Окна с разноцветными стеклами пропускали мягкий, приятный свет, и пожилая женщина с седыми волосами, опрятно одетая, заканчивала уборку уютного помещения.
— Как хорошо здесь! — вскричал Джулиано. — Как ты восхитительно обставил убежище моего счастья!
— Все будет готово сегодня вечером? — спросил Антонио старушку.
— Так точно, синьор!
— Я знал, что могу положиться на мою старую Женевру.
— Без сомнения, синьор Антонио! Все будет готово, можете не беспокоиться, и синьор Джулиано де Медичи будет доволен.
— Вы знаете меня? — с испугом спросил Джулиано.
— Кто же вас не знает во Флоренции? Но не беспокойтесь, синьор, старая Женевра не болтунья и хранила много тайн.
— Это правда, — с улыбкой подтвердил Антонио, ласково похлопав ее по плечу, — я доверил бы ей любую тайну, она отлично будет ходить за твоей Фиореттой.
— И за малюткой также, — сказала старуха, взбивая мягкие подушки в люльке. — Я и синьора Антонио носила на руках, когда он был маленький и беспомощный.
— Это правда, Женевра, — отозвался Антонио, — поэтому я выбрал тебя: ты должна заботиться о моем друге, как обо мне, и охранять того, кто ему дороже всего на свете.
Джулиано подал руку старушке и вышел вместе с Антонио из комнаты.
В маленькой столовой был накрыт стол, и Антонио сделал лакеям знак, удалиться.
— Мы будем сами себе прислуживать, чтобы не говорить при посторонних.
Он положил на тарелку Джулиано жареного перепела с оливками и налил в бокалы марсалы.
— Выпьем первый бокал за приезд донны Фиоретты и маленького Джулио, — сказал он, чокаясь с другом. — Желаю, чтобы она была счастлива здесь, под моей дружеской охраной, и чтобы ей скорее удалось переехать во дворец Медичи для большего счастья и блеска.
Джулиано осушил свой бокал и со вздохом молча поставил его на стол.
— Дай Бог, чтобы исполнилось твое желание! Мои тревоги не прекращаются и становятся еще тяжелее.
— Ты слишком мрачно смотришь, — с улыбкой сказал Антонио. — Чего тебе бояться? Народ, который обожает тебя, будет еще преданнее, когда ты изберешь себе жену из его среды. А гордые, надменные семьи, которые кичатся своими предками, не могут ненавидеть тебя больше, чем теперь.
— О, этого я не боюсь! Но мой брат Лоренцо. С ним будет трудно, труднее, чем ты думаешь.
— Почему? — спросил Антонио. — Он так любит тебя и предоставляет тебе полную свободу наслаждаться жизнью, пока сам несет все тяготы правления, нисколько не затеняя твоего положения. Все могущество его основано на любви народа, и через тебя он еще теснее сблизится с людьми. Что же он может сказать против честной семьи Говини, которые жили независимо, уважаемыми хлебопашцами и воспитали свою дочь Фибретту в самых строгих правилах?
— Все заботы правления он несет на себе, и я ему
— Ты не сказал ему, что сердце твое уже не свободно? Лоренцо лучше всякого другого умеет примириться с неизбежностью, и, может быть, твой брак с девушкой из народа даст и его дому более твердую опору, чем иностранные принцессы, которые всегда останутся чужими народу.
Джулиано покачал головой.
— Лоренцо строг и неумолим, когда это касается блеска и положения нашего дома. Сегодня я не мог отвечать ему, он и так получил неприятное известие, и мне не хотелось в эту минуту нарушать наши сердечные отношения.
— Ты слишком робок, — заметил Антонио. — Какое право имеет Лоренцо распоряжаться твоим сердцем? Разве ты не равен ему по положению, разве он уполномочен опекать тебя?
— Нет, вовсе нет, я это знаю, но этого вопроса лучше не касаться, если только это возможно. О, неужели мне придется завоевывать счастье ценой любви моего брата? Дай мне время, Антонио. Фиоретта будет в безопасности под твоей охраной, а я хочу выбрать удобную минуту, чтобы поговорить с братом. Когда у него не будет хлопот и забот, он скорее будет склонен признавать права сердца наравне с политикой и честолюбием. А если мне и тогда придется указать на мое право, я, по крайней мере, не упрекну себя, что смутил его покой, когда ему нужна вся сила и ясность ума для блага и чести нашей родины.
Антонио согласился, не вполне, однако, убежденный, а Джулиано повеселел, но ненадолго.
— Вот еще что, Антонио, — заговорил он снова. — Несмотря на окружающее нас счастье и радостные надежды на будущее, у меня бывает иногда очень тяжелое предчувствие, будто грозовая туча разорвется, и молния неожиданно поразит меня.
— Какое безумие! — сказал Антонио. — Конечно, наша жизнь в руках Божьих, но во цвете сил и молодости нет оснований думать об особом несчастье.
— Ты, может быть, прав, и, вероятно, страх за мою любовь внушает мне такие мрачные мысли, но, тем не менее, ты должен дать мне обещание. Ты помнишь, что священник в Сан-Донино, венчавший нас с Фиореттой, не знал моего имени и не внес наш брак в книги, и сына моего он крестил под именем Джулио, не подозревая, что присоединяет к лону христианской церкви сына Медичи. Священник был стар и может умереть, да и показание его может быть подвергнуто сомнению… Если со мной случится несчастье, Антонио, то ты скажешь Лоренцо и подтвердишь всему свету, что Фиоретта была перед Богом моей законной женой, а бедный Джулио крещен как мой законный сын.
— Конечно, я это удостоверю, — с улыбкой согласился Антонио, — если когда-нибудь над твоей головой появится воображаемая туча и мое свидетельство потребуется. Но пока оставим эти мысли. Не надо печалиться, когда мы собираемся ввести твою прелестную Фиоретту в мой дом, который, надеюсь, будет ей только кратковременным убежищем. Выпьем еще сиракузского вина, это перл моих погребов, а потом поедем, чтобы к вечеру вернуться обратно.
Друзья вышли и сели на поданных лошадей. Двое доверенных слуг Антонио следовали за ними, вооруженные; лошадь с дамским седлом была уже послана вперед с двумя другими слугами.