Медичи
Шрифт:
Герцог Эрколе в блестящей боевой амуниции, с развевающимся белым султаном над золотым шлемом ехал впереди войска, а рядом с ним Козимо. Фанфары загремели, и войско двинулось, а народ восторженно кричал «Палле! Падле!» стоявшим на балконе Лоренцо и гонфалоньеру. Когда войско скрылось, Лоренцо вернулся во дворец Медичи, сопровождаемый народом.
В толпе шел монах-доминиканец с лицом, почти закрытым капюшоном. Он вошел во дворец и немедленно был принят в кабинете Лоренцо. Лоренцо узнал бледное лицо Савонаролы, который слегка кивнул головой.
— Высокочтимый настоятель с остальной братией ушел от наступающей войны в более спокойное место и приказал мне явиться сюда, в ваше распоряжение.
— Я очень благодарен почтенному настоятелю, что он исполнил мою просьбу и показал себя другом в это тяжелое время, — отвечал Лоренцо. — От всего сердца приветствую вас, почтенный брат. Вы видели, что наши войска выступили, а борьба, в которую они включились, направляет на нас не только меч, но и худшее оружие — развращающий дух лжи и обмана. Его тоже надо победить духом истины и свободы, вы должны для этого быть моим союзником, и ваше слово так же будет содействовать победе, как и оружие наших войск. Идите и проповедуйте народу, как вы уже часто делали, учение истинной, свободной от светской жадности и властолюбия единой христианской церкви, которая создает свое царство в духе истины и ведет народ к любви и смирению.
Он протянул руку, но Савонарола как бы не заметил этого и ответил холодно и спокойно:
— Можете на меня рассчитывать, Лоренцо Медичи, ваши враги также и мои, так как они враги Бога и истинной церкви, и мое слово будет раздаваться везде для убеждения народа в том, что римское властолюбие и гордость — злейшие враги свободы и истинной христианской веры. Но это не значит, что я ваш друг, Лоренцо Медичи, ибо и вы подавляете свободу народа, которому лицемерно льстите, и вы боретесь против могущества и тщеславия папы только потому, что он хочет ограничить ваше могущество и покорить ваше честолюбие. Народ, нуждающийся в истинной церкви, ничего не выигрывает от вашей борьбы, кроме того, что злейшие враги его уничтожат друг друга и подготовят почву для великой войны за свободу церкви.
— Отдохните в моем доме, почтенный брат, — почти просительно сказал Лоренцо, — мы найдем время поговорить…
— Мне не нужно отдыха, — возразил Савонарола, — а время слишком дорого, чтобы терять его в пустых словах. Наши разговоры ни к чему не приведут, так как вы со мной не согласитесь, а я вам не поверю. Дайте мне собственноручно написанный приказ, чтобы ваши войска не задерживали меня, и больше мне ничего не нужно — пока у нас один и тот же общий враг.
Лоренцо написал бумагу и приложил свою печать.
— С этим вас пропустят везде и окажут поддержку, где нужно. Если Господь дарует нам победу, вернитесь сюда — мы будем все-таки друзьями.
Савонарола покачал головой, спрятал бумагу, холодно поклонился и ушел.
Лоренцо долго задумчиво смотрел ему вслед.
— Война начинается, и исход ее известен одному Богу, — проговорил он. — Я все сделал, чтобы одержать победу: наше войско не слабее противника, а духовное оружие, которое я направляю в лице этого монаха против надменного главы церкви, называющего себя представителем Христа и желающего обратить святой крест в скипетр светского владычества, будет не менее действенно в начатой борьбе. А когда победа останется за нами, — продолжал он, склоняя голову, — тогда наступит расчет с союзниками, и он будет, пожалуй, очень тяжелым. Но как поведет тогда себя разнузданный народ в своем грубом произволе? Не начнет ли разрушать все возвышенное и обращать в прах все святое?
Он долго стоял, погруженный в думы, потом воскликнул с сияющим взором:
— Будущее не в моих руках, но я твердо верю, что церковь будет очищена от всех земных стремлений и побуждений — как Спаситель изгнал всех торговцев из храма, — чтобы быть достойной хранительницей крови и заповедей Христа. А родина, наша дорогая Италия, освободится от тирании римского владычества, которое берется за меч вместо креста и в своем честолюбии заходит дальше древних цезарей. Стремиться к этой свободе — долг каждого человека. Когда эта цель будет достигнута — известно только высшей власти, руководящей судьбами народов.
Он склонился перед изображением Христа, висевшим на стене, и молча молился, а издали слышались звуки труб удалявшихся войск.
1902