Медицинское общежитие
Шрифт:
"Выставка лилипутов XVII"
Карлик все это время молчал. Похоже, заснул.
Дышать стало полегче, еще около спуска в подземку толпа рабочих свернула к заводам. Я тогда предположил, что кислый запах мог исходить от нетопленных за выходные труб, но быстро эту мысль отбросил.
У стойки регистрации было пусто. До открытия окошечка оставалось три минуты, но дамочка с зеленым шарфом уже сидела за стойкой и смотрела на закрытое окошечко, пытаясь покончить с сонным состоянием.
Наконец, минуты прошли,
– Хочу записать своего карлика на прослушивание.
Она показала пальцем подождать, открыла папку, лежавшую все время у нее перед носом, в папке виднелись заготовленные фразы, и, не поднимая взгляду, дамочка стала зачитывать эти фразы.
– Ваш лилипут подходит нам.
– Но вы еще даже не взглянули на него, - я попытался снять рюкзак с плеч, но из-за усталости не получалось.
Поняв, что ее перебили, она снова показала пальцем и продолжила.
– Сейчас я выдам вам анкету, вы ее заполните, а потом пройдете в кассу.
– Подождите, - возразил я, отчего дамочка резко отдернула зрачки вверх, порвала взгляд и всмотрелась вникуда.
**
– Платить еще! Ишь ты!- возмущался карлик, когда мы сидели с ним на скамье в парке, чрез который виднелся дом с простыней и нарисованным на простыне карликом.
Я достал из кармана брюк пачку кефира, пальцем отрезал кончики подал ее карлику.
– Спасибо, - замолвил он.
– Она взгляд порвала, - задумался я.
– Кто? Та с шарфом?
– Ara.
– Неудивительно, - он отхлебнул кефира, - с твоим-то умением возражать, с твоим-то отвратным голосом!
– Она... порвала. свой взгляд.
– И что? Ты никогда не видел, как люди свои взгляды рвут, - он отхлебнул кефира, - что ли? К тому же, у тебя самого в свое время неплохо получалось.
– Видел. Но у меня сейчас такое чувство, что все это происходит впервые.
– Понятно.
Я кивнул.
Мороз совсем не тревожил сегодня. Он был каким-то мягким и неуверенным, скорее всего от того, что в городе не выпало ни капли снега за эти зимние месяцы.
– Поехали в аэропорт, - предложил я карлику, заметив, что тот выпил кефир.
– У, не начинай снова!
– Поехали.
Он вздохнул.
– Tвой рюкзак, тебе решать.
Он еще раз вздохнул, залез в рюкзак и застегнул себя в рюкзаке. Я нацепил рюкзак на плечи и не почувствовал никакой усталости. Привал не помешал. И мы отправились в аэропорт.
**
Она смотрела на то, как лысый чуб карлика выглядывает из-за моей спины, она смотрела так, будто я сунул своего пса в рюкзак и прищемил псу глотку, она широко раскрыла глаза и порвала взгляд.
Я прошел в другую кассу.
– Полтора билета в В.
–
– удивилась кассирша.
– Снова он со своими шуточками., - послышалось за спиной.
– Не шутки это, - оборвал я карлика, плюнув за спину, и уставился на кассиршу.
– Полтора.
Она положила на стойку билет, погладила его, затем достала второй, порвала его пополам и сложила полтора билета вместе. Чудо, просто.
Я всмотрелся в нее и проговорил:
– Я не буду платить. Она послушно кивнула.
– Маг и волшебник!
– послышалось за спиной. Вероятно, карлик развлекал очередь.
И как жаль, что у прохода на посадку стоял накрахмаленный мужик, а не миленькая девушка! Мужик посмотрел на порванный пополам билет и все обдумал, потом обезумел, а потом сдержался.
– Нельзя так делать!- прошептал он.
Я немного поморгал и ответил: - Как же мне быть с карликом? Не бросать же его здесь, в конце-то концов!
– Для таких случаев в аэропорту есть камеры хранения.
– Что?!
– спектакль за спиной не унимался.
– O, я понял!
– понял я, развернулся и направился к камерам хранения.
– Ты что, серьезно хочешь посадить меня в камеру хранения?
– негодовал карлик.
– Да, а почему нет. Все равно тебе не лететь.
– Ха! Да друзья в таком случае находят компромиссы, берут в прокат автомобиль, селятся в мотелях, пьют, ругаются, потом мирятся и признаются друг другу в любви на конечной пароходной станции!
– Я не актер. У меня нет седых волос и полутора часов.
– Зато есть два года. И седые волосы, не ври.
– Подумаешь, посидишь два года в камере, никто не обидится.
– Я обижусь.
– Ну, посиди там. Ну, пожалуйста, - без особого интереса уговаривал я карлика.
– Хорошо, - протянул он.
– Но с тебя пиво, через два года!
– Хорошо.
И я посадил его в ящик. А затем улетел в В.
**
Этот милый одноэтажный белый домик с кирпичным крылечком я никогда не забывал.
Я помнил туда дорогу, дорогу помнил и таксист. Я помнил даже то чувство, которое сопровождало мои ботинки, когда я вступал на крыльцо, на этот теплый молочный кирпич.
Я вздохнул и постучался. Дверь отворилась без какого-либо напряжения. Дом был пуст, вся мебель, да и вообще все - вывезено, свету мешали проникать в помещение навешанные на окна тряпки, а по полу была рассыпана крупа. Ботинки нервно чувствовали крупу и с упоением хрустели ею. Крупа лежала гладким слоем, будто ее не случайно разбросали, а уложили ровно и густо.Хруст с каждым моим шагом внутрь дома все больше собирался в мелодию, мне аж захотелось станцевать чечетку, чтобы исполнить всю симфонию целиком.