Медитация и осознанность
Шрифт:
Однако вскоре выяснилось, что никакой путаницы не было. Как оказалось, составление списков преследовало единственную цель — убедиться, что никому из нас не подадут пищу, от которой мы сможем получить удовольствие. Кроме того, они хотели дать нам возможность, как они выражались, «испытать опыт неприятных ощущений». Как будто этого было мало, в конце еды мне подали кофе. Если судить по моему опыту, люди, как правило, либо без памяти любят кофе, либо искренне ненавидят его. Я принадлежу ко второй категории. Запах у него, конечно, великолепный, однако я ненавижу его вкус и, главное, то чувство нервного возбуждения, которое охватывает меня после чашечки этого напитка. А теперь эти монахи предлагают мне полную кружку кофе всего за пару часов до отхода ко сну! Помимо отвратительного вкуса этот кофе наградил меня еще и бессонной ночью. Как я вскоре убедился, точно так же обстояли дела со всеми трапезами во время моего пребывания в монастыре. Думаю, теперь вам стало куда понятнее, почему через несколько месяцев такой жизни я принялся
Хотя подобный подход может показаться чрезмерно суровым, до этого мне никогда не приходилось задумываться, почему мне нравятся одни продукты и не нравятся другие. Я всегда воспринимал это как данность. В итоге, к собственному удивлению, я распробовал многие продукты, которые мне не нравились раньше. Когда я преодолел первоначальное неприятие и собственное раздражение, я выяснил, что впечатления от той или иной пищи на практике оказывались совершенно иными, нежели я предполагал. И пища, мысли о которой были мне приятны, вполне возможно, была вовсе не так полезна для меня, а потому увлечение ею прошло. Утратив его, я начал всерьез задумываться о том, какие ощущения во мне вызывает эта «любимая» еда, и она вдруг показалась не слишком-то аппетитной, по крайней мере не в таких количествах, которые я мог бы съесть раньше.
Поэтому неудивительно, что «вдумчивую еду» нахваливают в качестве очередной чудо-диеты. Без сомнения, осознанность способна кардинальным образом изменить ваше отношение к еде, включая пищевые предпочтения, количество съедаемого и стиль питания. Однако с точки зрения осознанности несправедливо относиться к ней как к очередной сенсации для желающих сбросить вес. Я говорю об этом лишь потому, что распространено ошибочное мнение, что путь к счастью лежит через потерю лишних килограммов, а не через осознанное отношение к реальности. Похудание не позволит вам надолго почувствовать себя счастливым и не поможет упорядочить сознание. Следует заметить при этом, что, если вы разовьете в себе привычку к здоровому питанию, это пойдет вам исключительно на пользу, а если вы к тому же в результате сбросите несколько лишних килограммов, это будет и вовсе замечательно. Это будет еще одним условием более свободных отношений с миром, широты взглядов, что позволит вам реагировать на происходящее не импульсивно, а, напротив, продуманно.
Не многие из знакомых мне людей по-настоящему разумно относятся к питанию и не имеют проблем с едой. Большинство из тех, с кем мне приходилось общаться по этому поводу, признаются, что часто испытывают вину за то, что они едят, и понимают, какая огромная пропасть разделяет их нынешнюю диету и «правильное» питание. Для меня это тоже было серьезной проблемой. До того, как сделаться монахом, я был истинным фанатиком диеты. В то время я принимал участие в гимнастических соревнованиях, ежедневно ходил на тренировки в спортзал и был одержим идеей хорошей физической формы. Я планировал свои трапезы на неделю вперед, рассчитывая все до грамма, всякий раз скрупулезно взвешивая свои порции. Даже отправляясь в ресторан, я избегал любой еды, которая, по общепринятому мнению, способна доставить человеку удовольствие. Когда мне хотелось сладкого, я жестко подавлял подобное желание. Я был настолько зациклен на правильном питании, что, собираясь в ресторан, заранее звонил и заказывал какое-нибудь специальное блюдо (к примеру, омлет из яичных белков — не угодно ли?). Однако в подобном образе жизни было очень мало осознанности. Это была, безусловно, крайность, а крайности редко сообразуются со здоровым образом жизни, неважно, на каком конце шкалы они располагаются. Вот почему, попав в монастырь, я со временем понял, сколь сильной была моя эмоциональная привязанность к собственным привычкам в еде. Есть много историй, иллюстрирующих эту проблему. Одна из них, ярко описывающая наши эмоциональные отношения с пищей, – это история о мороженом.
История о мороженом
В бирманском монастыре каждый прием пищи был торжественным событием. Это был монастырь молчальников, где было весьма немного возможностей для общения. Помимо прочего прием пищи официально считался там занятием по медитации. Мы сидели на полу вокруг больших круглых столов, за каждым из которых располагалось обычно шесть монахов. Это был большой монастырь, в нем жили 80 монахов, поэтому столовая была большой. Жили в монастыре и монахини, но они оставались скрытыми от нас, и хотя ели они в той же самой столовой, их половина была отделена от нашей большими непроницаемыми деревянными панелями. Остальная часть трапезной была открытой, так что через окна мы могли любоваться монастырским садом. Это было очень приятное место.
На завтрак и обед мы всегда ели одно и то же — карри с рисом. Карри был густым и жирным (не слишком полезно для пищеварения), но всегда очень вкусным. Когда мы приходили в столовую, перед каждым уже стояла чашка с едой и лежала ложка, и два монаха, обходя зал, накладывали каждому рис и карри. После прочтения одного-двух коротких традиционных стихов звучал гонг, возвещавший начало трапезы, на которую нам отводился один час. Говоря «час», я имею в виду ровно час – ни больше ни меньше. В этом монастыре все делалось очень, очень, очень медленно. На то, чтобы поднести ложку с рисом ко рту, могло уйти целых двадцать секунд, я уж не говорю, сколько времени тратилось на то, чтобы прожевать и проглотить эту ложку. Это делалось не просто так – подобным образом нам давалась возможность во всех подробностях изучить, как работает наше сознание. Но все это тянулось медленно – ах, как медленно! К завтраку я обычно успевал основательно проголодаться и был готов поглощать еду, не задумываясь. Но именно в этот момент я обычно ощущал, как на мое плечо ложится чья-то рука. Это была рука ответственного за дисциплину, в чьи обязанности входило следить за тем, чтобы все присутствующие вели себя подобающим образом — то есть подходящим для тренировки и полезным для монаха. За время, которое я провел в монастыре, я познакомился с нашим ответственным за дисциплину достаточно близко.
В Бирме в течение нескольких дней в году работающие жители имеют возможность взять выходной, чтобы посвятить это время занятиям медитацией в монастырях. Не знаю, так ли уж этим людям нравилась медитация, или они просто радовались внеплановому выходному, но так или иначе в соответствующие дни к нам наезжала масса народу. Зачастую они привозили с собой продукты — пакеты с рисом, овощи, иногда даже мясо или рыбу. Как-то раз к нам приехал человек с несколькими большими блестящими контейнерами, похожими на бочки с бензином. Я не представлял себе, что это такое, однако не менее странным оказалось и то, что этот человек, будучи посторонним, все же был допущен в столовую монастыря во время еды. Впрочем, это был не последний сюрприз в тот день. Когда мы пришли в зал, на столе не оказалось привычных чашек и ложек. Я увидел, как двое монахов, обычно раздававших еду, направляются в нашу часть зала, однако вместо привычных кастрюль с рисом и карри у них в руках были совсем небольшие тарелки с чем-то желтым. Подобно чрезвычайно занятым официантам в ресторане, они сновали между кухней и залом, продолжая выносить одинаковые тарелки. Насколько я мог заметить сквозь узкие щели в панелях, отгораживавших противоположную часть трапезной, там происходило то же самое.
Внезапно я понял, что это было. Монахи раздавали мороженое! Перед тем как мы пойдем дальше, сделайте небольшую паузу и представьте себе, каково это — ежедневно питаться одним и тем же рисом с карри. А теперь вообразите, что кто-то предлагает вам целую миску мороженого! Подобное взволнует кого угодно, не так ли? Я был страшно возбужден — да, это звучит глупо, но я ощутил, как меня охватило волнение. Это было похоже на день рождения в далеком детстве, когда перед тобой на стол водружают именинный торт. Чашки с мороженым постепенно появлялись перед каждым монахом и монахиней. Я, не мигая, смотрел на мороженое. Стояло жаркое лето, температура перевалила за сорок… Часы тикали. Но, разумеется, никто не имел права приступить к трапезе, пока не ударит гонг. Меня снедало нетерпение, озабоченность тем, что мороженое может растаять, была куда сильнее, чем полагалось испытывать нормальному человеку по поводу шарика из сливок и сахара. Конечно, в моей реакции не было ничего дурного или хотя бы неожиданного, однако следует сознаться, что мое желание и, можно даже сказать, страсть в тот момент откровенно зашкаливали.
И тут я увидел, в чем причина задержки. Два монаха, которые перед этим раздавали мороженое, сейчас обходили столы, раскладывая наши традиционные миски и ложки. Я повторял себе: «Все в порядке, чашки пусты, это не займет много времени, мороженое не успеет растаять». Подойдя к нашему столу, монахи сдвинули чашки с мороженым в центр стола и поставили перед каждым пустую миску и ложку. За ними двигалась еще пара монахов с кастрюлями, в которых были рис и карри, и наполняли миски. Только в тот момент я понял, что происходит: перед мороженым нам предстояло съесть нашу обычную еду. Если бы я был у себя дома, где никто не диктует мне, с какой скоростью следует есть, у меня еще были бы шансы. Но не здесь, не в монастыре. На то, чтобы съесть карри с рисом, уйдет около часа, и я был уверен, что ответственный за дисциплину позаботится о том, чтобы мы не торопились.
Меня охватило раздражение, и сразу же мой разум затопила волна гневных мыслей: «Это просто глупо! Это же пытка! Бездумная порча продуктов! Я думал, что буддизм – это воплощение доброты, но где же здесь доброта? А как же тот милейший человек, ведь он потратил свои деньги на это мороженое! Задумались они хоть на секунду о том, каково ему сейчас?» Некоторые из этих мыслей продолжали прокручиваться в голове, пока я механически опускал вилку в тарелку и медленно подносил ее ко рту, с вожделением глядя на тающий шарик мороженого. В тот момент во мне не было ни осознанности, ни свободы разума. Ни о какой вовлеченности даже речи не было – я был целиком погружен в собственные раздумья. Я настолько отдался им, что даже не осознавал: в реальности причиной моей ярости стала всего лишь невозможность получить желаемое. Думаю, это можно назвать болезненным пристрастием — желанием получить нечто в подобном случае столь сильно, что при невозможности добиться его ты начинаешь яростно бороться за право обладать вожделенным предметом. Да, я боролся не на жизнь, а на смерть!