Медиум
Шрифт:
– Прости, я не совсем…
– Зато я уже совсем, – разозлился Павел. – Ты сидишь дома, поскольку клинический идиот! Живо оттуда улепетывай, найди берлогу, завтра позвони. О времени и месте подвига сообщу дополнительно. И придумай, пожалуйста, причину, почему я должен немедленно прибежать к тебе на помощь. Желательно материальную причину…
Павел продиктовал цифры своего сотового, пожелал долгих лет и бросил трубку. Вадим закрыл глаза. Ладно, поживем, увидим… Павел, в сущности, прав, уходить надо. Он вскочил, похлопал себя по карманам, и чуть не окочурился от ужаса, когда в прихожей прозвенел звонок…
В ушах гудело и стонало. Он стоял, вколоченный в пол, покрываясь коркой льда. Может, галлюцинация?.. Ни хрена себе галлюцинация! Еще один звонок – как кувалдой по ушам. Кому не спится в ночь глухую? Борис прибежал? Не стал бы он бегать по лестницам с той поры, как изобрели телефон. А почему не предупредил об опасности?
Задребезжало в третий раз, в четвертый. Зачем звонить, недоумевал Вадим, если дома все равно никого нет?
Нежданный посетитель тоже так посчитал. Прекратил давить на кнопку, вставил ключ в замочную скважину и провернул на сто восемьдесят градусов…
Вадим замешкался, иначе бросился бы на балкон, чтобы повторить утренний перелет к дяде Гоге, у которого всегда есть порох в пороховницах для подрыва собственного здоровья. Запнулся о приступку, отходя в зал, чуть не сделал отбивную из заднего места, спрятался за простенок, прижавшись спиной к книжным полкам. Воистину ужас невероятный и всесокрушающий – скрипнула, входная дверь! Прогнулись половицы под тощим ковриком. Сколько их? Сколько бы ни было, нужно пробиваться в подъезд…
Человек вошел в зал и почуял неладное. Бить или не бить, вот в чем вопрос! Вадима охватило странное чувство, он стоял, как вкопанный. Нужно откапываться. Незнакомец попятился, что-то выронил. Он шагнул вперед, опять запнулся о приступку, будь она неладна! Теряя равновесие, схватил пришельца за ворот, тот начал вырываться, оба проделали по прихожей какое-то корявое па-де-де, окончательно сбили вешалку, запутавшись в плащах и куртках. Танец пьяненьких лебедей, – успел подумать Вадим. Ударить не решился. Оппонент драматично вскричал женским голосом, рванулся в зал – вместе с Вадимом и вешалкой. Оба начали яростно выпутываться из плащей и курток. Он вскочил на колени, вновь схватил противника за грудки, чтобы рассмотреть, наконец, этого артиста оригинального пола. Но поза для знакомства оказалась не вполне удобной, женщина лягнула его в пах, не больно, но внезапно – он ахнул, упал на спину, завозил конечностями, принимая достойную позу…
Немая сцена, лишь тяжелое дыхание. Он нащупал зажигалку, высек пламя, выбросил руку. Как трогательно. Дрожали губы, пышные волосы взлохмачены, тонкое личико цвета спелого помидора, и глаза в полквартиры… Она сбросила с себя опутавший ее старый плащ «турагентши по имени Жанна», села на колени, стала отдуваться. Он не сразу узнал это милое лицо.
– Вадим, вы меня чуть не убили…
– Потише орите, – машинально буркнул он. – Лизавета Павловна?
– Как бы это вас ни удивляло…
Задрожала рука, сжимающая неприхотливый «осветительный» прибор. В голове возникла стреляющая боль.
– Вы так смотрите, словно у меня попугай на плече матерится, – медсестра из десятой больницы почти успокоилась. Он, кажется, не причинил ей серьезных увечий.
Так вот оно какое – чувство глубокого изумления…
– Какими судьбами, Лиза? Извините за бестактность, но что вы тут делаете?
– Сижу, боюсь, – прошептала девушка. – Вадим, вы оставили в больнице одежду, ключи от квартиры, пачку сигарет, китайскую зажигалку, триста рублей денег, не пришли, не позвонили…
«А еще жениться обещал», – вспомнил Вадим.
– Я дежурила сегодня до полуночи, пыталась вам дозвониться. Знаете, так не хотелось ехать домой. Решила отвезти ваши вещи. Они там, в прихожей, выпали, когда вы на меня жадно набросились…
– Вы не врете, Лиза?
– Да честное медицинское, – возмутилась она. – Что случилось, Вадим? Я хотела отнести вам вещи, оставить ключи, убедиться, что вас нет дома…
– Я помню, Лиза, это вы уже говорили… – трескотня в голове становилась совершенно ненужной. Он дополз до дивана, вытянул из тугого кармана примитивную Моторолу.
– Борис?
– Аюшки, Вадим Сергеевич? Что-то голос у вас…
– Ты еще в машине?
– Ага. На посту и вблизи поста никаких подозрительных…
– Три минуты назад в подъезд вошла девушка.
– Вошла, – вспомнил Борис. – Фигурка что надо, пакет тащила, лица я, правда, не рассмотрел. Она живет в вашем доме?
– Вроде того. Пару минут уже живет. В моей квартире.
– Ух, ё… опять прокололся, – Борис ахнул и начал, судя по звукам, выбираться из машины.
– Сиди, – сказал Вадим. – С ней никого не было?
– Да вроде одна…
Он отключил связь, в бессилии уронил руки. Девушка подползла к нему на корточках.
– Вадим, вы сходите с ума? Может, обратно в больницу?
– Ни за что, – он собрал последние усилия, чтобы улыбнуться, оторваться от пола и взгромоздиться на диван.
– У вас мигрень? – она склонилась над ним, в голосе неподдельное беспокойство. Это, собственно, приятно…
– Что вы, – он хрипло засмеялся. – Мигрень – аристократическая болезнь, а у меня просто чердак раскалывается…
– Не язвите, я ведь все же медсестра. У вас есть какие-нибудь лекарства?
– Да где их найдешь в этой пещере? Только не вздумайте включать свет.
Она и не думала. Оставить его наедине со своим сумасшествием? А он вдруг испугался, что она уйдет. Схватил ее за плечо, ПРИЖАЛ к себе. Она отрывисто ахнула.
– Что вы делаете, Вадим?..
Захлебнулась словами. Ее глаза блестели в темноте, в этой бездне без дна загорались и гасли искорки. От нее исходил будоражащий запах – немного страха, приятных духов… Он задрожал, как машина, бросающая щебень, обвил ее руками за шею, прижал к телу, забыв все пикантные обстоятельства их встречи. Перевернул, теперь она оказалась снизу, а он сверху, ситуация явно революционная…
– Вадим, да что же вы делаете, маньяк вы несча… – она трепыхнулась как-то неубедительно, но он уже приник к ее губам. Пот покатился со лба. Она застонала, изогнулась дугой. Что же он действительно делает?.. Он содрал с нее какую-то невесомую курточку, начал судорожно расстегивать шелковую блузку, разомкнул бюстгальтер – застежка, слава Богу, оказалась на груди. Ее кожа блестела от пота. Страсть захлестнула. Она лихорадочно ему помогала, расстегнула крючок на юбке, подняла руки, чтобы он сорвал с нее досадное бельевое недоразумение. Какие-то фрагменты одежды на них еще оставались, но уже не препятствовали процессу общения. Он накинулся на нее, как коршун в полевую мышь, она стонала, возбужденно шарила руками по его спине, обхватила его длинными цепкими ногами. Так они и покатились на край дивана, а оттуда рухнули на пол, падение отметилось в голове, но так, машинально – еще одно досадное недоразумение. Куда пропала головная боль? Они слились воедино, задыхались, работали, как каторжные. Терпение и труд… всё, перекур…