Медленный огонь
Шрифт:
ХОЛОДЕЦ. Это же голова!
ЛЯМКИН. Для общего де-де-дела!
ХОЛОДЕЦ. Мне самому нужна!
ВЕРЗИЛОВ. Прекратите! Идет уникальный в истории процесс!
ГЕНКИНА. Поразительно, что даже в такой момент люди умудряются думать только о себе!
ВЕРЗИЛОВ. Когда решается судьба мира! Когда говорим о морали!
ЛЯМКИН. Па-па-па-талогическая несознательность!
ГЕНКИНА. Извольте немедленно предъявить суду голову! И с таким народом мы хотим строить демократию!
КОБЫЛЯЦКАЯ. Дайте вы им эту голову, в конце концов! Подумаешь, сокровище!
ХОЛОДЕЦ. Ну, все-таки…
ЛЯМКИН. По-по-позор!
ГЕНКИНА. Вы задерживаете суд, гражданин!
Холодец передает Генкиной голову, та катит голову по полу в сторону Сталина. Сталин принимает голову на носок ноги, подкидывает ее, выполняет ряд футбольных трюков с головой.
СТАЛИН. Разминается с головой-мячом
Неплохо. Мяч, разумеется, не настоящий, но играть можно. Отскакивает плоховато… Не ахти что, но сойдет. Итак, начнем. Правила простые. Наша цель — забить мяч под кровать. Я нападающий — остальные играют против меня. Начинаем! Один нюанс: всем игрокам кроме меня — запрещено двигаться. Все должны стоять неподвижно.
Выкатывает мяч на середину сцены, ведет мяч к воротам. Кружит с мячом подле Генкиной, Кобыляцкой, проводит мяч мимо Холодца и Лямкина
По ходу сам комментирует игру
Итак, нападающий Джугашвили рвется к воротам. По пути он обходит
капитана команды Генкину
пихает Генкину
обводит полузащитника Кобыляцкую
толкает Кобыляцкую локтем
обгоняет защитника Холодца
бьет Холодца ногой
обыгрывает Лямкина
больно пинает Лямкина, тот плачет
выходит на Верзилова!
размахивается ногой, Верзилов уворачивается
ВЕРЗИЛОВ. Нет, так не годится! Это что, футбол называется? Вы что, сами с собой играете? Культ личности развели!
СТАЛИН. А вы бы как хотели?
ВЕРЗИЛОВ. Ну, например, так!
Выбивает голову-мяч из под ног Сталина, пасует Генкиной, та отбивает Кобыляцкой, некоторое время они гоняют голову по сцене. Сталин пытается перехватить передачи, но ему трудно угнаться за молодыми
ВЕРЗИЛОВ. Мне пасуй! Мне!
КОБЫЛЯЦКАЯ. Прямая передача!
ГЕНКИНА. Мазила!
ВЕРЗИЛОВ. А мы вот так!
ХОЛОДЕЦ. Выше ворот!
КОБЫЛЯЦКАЯ. Мимо!
ГЕНКИНА. Штанга!
ВЕРЗИЛОВ. Бей!
Совместными усилиями они загоняют мяч под кровать
ЛЯМКИН. Го-го-го-гол!
СТАЛИН. Да, обыграли старика… За вами не угнаться… А теперь представьте, что вы — Черчилль, вы — Троцкий, вы — Гитлер, вы — Рузвельт… Или так: вы — крестьянство, вы — международное рабочее движение, вы — капитализм, вы — мусульманство… или так: вы — институт брака, вы — образование, вы — наука,
ХОЛОДЕЦ. Голову-то верните…
ВЕРЗИЛОВ. Да, пожалуйста.
ХОЛОДЕЦ. Всю голову измяли…
ВЕРЗИЛОВ. Она такая и была, между прочим.
ХОЛОДЕЦ. В следующий раз своей головой играйте…
СТАЛИН. Даже в футбол не смог обыграть… Как вас убедить стоять неподвижно? Никто не хочет… А как убедить Рузвельта, Муссолини, Черчилля? Уверяю вас, они еще активнее, чем Лямкин… Неподвижно никто не стоял! У каждого была своя игра. И прошу заметить, Сталин их победил!
ВЕРЗИЛОВ. Подлогами и подтасовками!
СТАЛИН. Я хочу обратить внимание суда на философский парадокс: нарушая правила, нельзя добиться победы. Дело в том, что явление становится победой, лишь превосходя параметры других подобных явлений. Надо иметь шкалу сравнительных характеристик, чтобы определить, кто победил. Эта шкала и является правилами. Скажем, Сталин победил Троцкого, потому что оба были интриганами, но Сталин интриговал успешнее. Следовательно, правил интриги он не нарушал. Или так: Сталин разгромил Гитлера в соответствии с правилами управления государством. Или так: Сталин построил промышленность в соответствии с правилами строительства. Какой из этого вывод?
ГЕНКИНА. Какой же?
СТАЛИН. Если общественная мораль есть совокупность разных правил, то Сталин не мог нарушать морали, потому что все время добивался побед. Ибо победа становится таковой только внутри системы правил.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Я запуталась.
ЛЯМКИН. А поэт Ма-ма-ма-мандельштам? Соблюдали правила, когда отправили поэта в лагерь?
ГЕНКИНА. Да, объясните суду!
СТАЛИН. Поясню примером. Допустим, гражданка Кобыляцкая имеет любовника и разрушает чужую семью, что противоречит социальной морали. Ставим мы под сомнение ее женственность? Не ставим. Осуждаем мы ее, как единицу коллектива? Безусловно — и вот вам результат: она здесь.
КОБЫЛЯЦКАЯ. Я ничего не понимаю. При чем здесь Мандельштам?
СТАЛИН. Поэт не может победить на войне в качестве поэта, а солдат не может выиграть конкурс красоты. Есть правила — то, что прокурор называет моралью. Нельзя построить завод, не соблюдая правил строительства, иначе у завода упадет крыша. Кстати, вопрос к прокурору. Скажите, а как сегодня обстоит с правилами строительства? Крыши не рушатся? Самолеты не падают? Войны выигрывают?
ВЕРЗИЛОВ. Ваша честь, протестую!.
ГЕНКИНА. Возражение принято.
СТАЛИН. Прошу уважаемый Страшный Суд сосредоточиться. Вы должны понять, в чем именно обвиняете товарища Сталина. В том, что он сотрудничал со шпионами, — или в том, что он наказал шпионов?
Если партия большевиков действительно являлась германскими агентами, то действия товарища Сталина, который перед войной с Германией избавился от германских шпионов, следует признать разумными.
Я настоятельно прошу суд выбрать одну из двух точек зрения — а не обвинять товарища Сталина в противоречащих друг другу вещах.