Медленный скорый поезд
Шрифт:
— Кто жил, кроме вас, в доме?
— Никто. Мы двое. Днем, когда мы оба в лаборатории, приходила женщина. Японка. Она убиралась и готовила нам еду на вечер — и около пяти вечера уходила. А к восьми часам возвращались мы. Иногда поврозь, чаще вместе…
— А дом, как принято в Японии, не запирался?
— В Японии не запирают дома, если уходят ненадолго. А если надолго…
— Вы же с мужем уходили с утра на весь день. Женщина — около пяти. Три часа дом пустовал и был открыт. Три часа — это, по-вашему, короткий промежуток времени?
— Как
— Марина, солнце вы мое незакатное, прикиньте. Наверняка многие вокруг знали, что ваш дом служанка не запирает и туда можно залезть, никого не опасаясь. И все кругом знали, что вы кремировали тело мужа. И даже если эти многие — замечательно порядочные люди, они могли кому-то сказать о том, что ваш дом легкодоступен для вторжения с пяти пополудни до восьми. Это не говоря уж о служанке…
— То есть, по-вашему, в течение этих трех часов с пяти до восьми в какой-то день какой-то тать зашел в дом и что-то сделал с капсулой, да?
— Может быть, и да. А может, и нет. И все же…
— Что вы от меня хотите? — Марина чуть не плакала.
Пастух подумал мимолетно: какой-то вообще-то перебор эмоций, ситуация к тому не шибко располагает. А с другой стороны — ну задела женщину эта история, ну больно ей, глупо до кучи бередить ее в общем-то не важными вопросами…
— Ничего боле, — сказал Пастух. — Мы теряем время. Извините, Марина, но я вас запру в купе на полчасика. Береженого, как говорится… — Вышел и запер снаружи.
И вошел в купе к Стрелку.
Там его не было. Сосед Стрелка лежал на неразобранной постели и читал иркутскую газету.
— А где Стрелок? — спросил Пастух.
— Где-то, — лаконично ответил сосед. И тут же заинтересованно спросил: — А как вы поезд-то догнали? Расскажите…
— Обязательно, — согласился Пастух. — Другим разом. Когда шампанское принесут.
И порулил в купе проводницы.
Она всерьез читала цветной журнал «Караван» с портретом кого-то шибко знаменитого на обложке.
— Золото мое, — сказал Пастух, потому что не помнил имени женщины, — вы наше с Мариной купе запирали, когда мы отстали?
— Ясное дело, — малость обиженно ответила проводница. — Как поняли, что вы отстали… ваш товарищ о том сразу сказал… так и заперли. А как нагнали, так отперли. А что не так?
— Все так. Может, заметили, кто-нибудь в купе заходил… ну, перед тем как вы его заперли?
— Товарищ ваш заходил. Который из нашего вагона. Перед тем как нас предупредить, что вы отстали.
— У него было что-нибудь в руках, когда он выходил?
— А что, пропало что-то? — заинтересовалась проводница.
— Ничего не пропало. Спрашиваю просто. Ну, газета какая-нибудь в руках. Или книга.
Проводница повспоминала:
— Я как раз в коридоре была, окна протирала… Нет, ничего в руках не видела, точно.
— А потом?
— А что потом? — не поняла проводница. — Я купе заперла сразу и — все. Кто ж зайдет без ключа…
Стрелок, выходит, не при делах? Ох, не шибко убедительно это было! Трехгранный ключ достать в поезде — дело копеечное. И некого в том, кроме Стрелка, подозревать, ну некого просто!.. Кто еще мог знать о содержимом Марининой сумки? В принципе — тот, кому Стрелок сказал. Могли у него сообщники быть? Теоретически — могли. И тем более если за Стрелком и гипотетическим его сообщником есть цепочка, которая к кому-то далекому тянется. Который что-то про Марину знает. Или подозревает.
Пастух впервые подумал о цепочке. С точки зрения очень формальной логики она могла иметь место и, более того, должна. Но с точки зрения житейского здравого смысла — никак не складывалось. Пастух по-прежнему не видел в Марине объекта для подозрений. И хотел увидеть — ан не получалось! Ну ясная, внятная, открытая тетка. Ну не выходит найти в ней татя под маской веселой и явно не наигранной наивности! Или Пастух ни хрена не понимает в пожилых и веселых…
Стоит загнуть уголок — на потом. А пока — всерьез присмотреть за Стрелком. Где он, с кем он, зачем он… Не любить его — это одно, а второе и куда более важное — не прособачить ситуацию, которая становится плохо контролируемой. Хотя, если по-честному, в ситуации с нападением банды на поезд Стрелок вел себя вполне грамотно.
И еще одно «хотя»: а не с его ли ведома вертолетная банда напала на поезд?..
Но это уж совсем перебор, пора умерить воображение! Тем более что банда и прежде гуляла по поездам.
Вернулся в коридор, отпер дверь купе. Марина сидела у окна и очень внимательно изучала заоконные пейзажи. Пастуха она игнорировала. Впервые Марину обиженную увидел. Трогательно это было. И смешно.
— Кончайте дуться, Марина, — сказал. — Найдем мы пропажу. Хотите — поклянусь страшной клятвой?
Она немедленно повернула лицо, в нем интерес возник.
— Поклянитесь, — сказала.
Вероятно, она никогда прежде не слышала страшных клятв.
— Чтоб я до Москвы никогда не доехал!
Это и впрямь была ужасная клятва. Марина явно представила, как она прибывает в столицу одна-одинешенька, а Пастух один-одинешенек остается навеки на следующей станции Тулун, где их поезд стоит всего две минуты.
— Ладно, — согласилась Марина, — поверю вам. А где мы найдем капсулу?
Правильный вопрос, отметил Пастух. Не «как» найдем, а именно «где».
— В поезде, разумеется. Уверен, что она его не покидала.
— А кто, если не Стрелок?
Правильнее было ответить: никто. Потому что Пастух не представлял себе кого-то еще, посягнувшего на прах покойного ученого. Да и кто в поезде, кроме Стрелка, знал о существовании этого праха? Никто, конечно. А как и когда Стрелок увел сумку с капсулой из купе — вопрос седьмой. А вот первый — это куда он украденное заныкал? В его купе пошарить можно, но вряд ли он там что-то спрятал: слишком очевидный схрон. Тогда где?..