Медленный скорый поезд
Шрифт:
— Это как? — не понял Бонд. — Куда и из чего вылетать? Нас же двое.
— Что это меняет? Я же сказала: «на вылет». Нормальный карточный термин. Проиграл игру или серию игр — и вышел из игры. Просто ведь. Я чуть-чуть усложню, чтоб интереснее было. Кто проиграет, тот и сойдет на первой же станции. И будет ждать следующего поезда. Один-одинешенек. Игра по-крупному. Идет? Или слабо, а, Борис Павлович?
Это было очень круто, по мнению Пастуха. И нежданно…
Уж на что Бонд вальяжен был и раскован, а тут вот прямо онемел на пару мгновений, и какой уж там poker face, на роже удивление не скрыл. Пастуху это приятно было. Но махонький вопросик — не к Бонду, а вот как раз к Марине — всплыл, пакостник: а если Марина проиграет, то, значит, она пошлепает по шпалам, так?.. Де-юре — да, пошлепает, сознавал Пастух, но кто ж ее де-факто на шпалы-то пустит? Уж никак не он, не Пастух. И она это знает. Блефует заранее? Шельмовать станет? Или впрямь уверена в своей карточной победе?.. Вопросы есть, так, но кто ж их задаст? Будем подождать, как говорится, а там уж… Что «там уж», Пастух не знал. Но и не озадачивался лишним. Пустое. Всяко проходили — и живы-здоровы. И едем пока…
А Бонд, хищник битый-перебитый, пуганый-ловленый, уже снова вовсю улыбался, уже доставал колоду из кармана — ну, у нас с собой было! — уже махал бармену, чтоб тот убрал стол от остатков завтрака, и бармен поспешил-поспешил, посуду унес, салфеткой со скатерти какие-то крошки смахнул, спросил:
— Что-то из напитков? Может, шампанского?
— Тряхну стариной, — сказала Марина. — Коньячку мне, родной, принесите. Только хорошего. Есть у вас в России хороший?
— Непременно, — льстиво сообщил бармен. Ему явно нравились пассажиры. Тем более что одни они в ресторане остались. А и то верно: к обеду настоящая публика подгребет, а пока… — Армянский. Марка «Отборный». Раритет нынче. Специально храню…
— Всю бутылку неси, — распорядился Бонд. — Как прежде говорилось, разольем и распишем на троих.
А колода у него с собой была даже не распечатанная. Как, слыхал Пастух, уважающие себя игроки любят.
Он достал ее из кармана брюк, содрал обертку, положил колоду на стол.
— Вы с нами, молодой человек? — спросил у Пастуха.
— Я — пас, к сожалению. Не научился, — сказал Пастух правду.
Он не умел играть ни в преферанс, ни в покер, ни даже в буру, разве что в дурачка легко перекинуться, как это случалось еще в армии, в Чечне, в Таджикистане, потом — очень большая Африка, да и потом — когда армии перестали воевать в открытую и пошли не слишком-то и тайные, но все ж не объявленные войны в разных краях Родины, а еще потом и вовсе тайные — далеко за ее пределами, и уж не до карт стало… Разве что ну очень крупномасштабные иной раз надобились…
— Тогда вы будете «болваном». Не обижайтесь. Это виртуальный персонаж для игры вдвоем, в «гусарика», «болвану» сдают карты, как третьему, и открывают их. Уж извините, что так сказалось: вы у нас не виртуальный, а во плоти…
— Стерплю, — вроде бы по-светски ответил Пастух. Добавил ворчливо: — Болван во плоти.
Он вообще-то слыхал этот карточный термин-прозвище — «болван». Оно в данной ситуации всемерно подходило ему. А что? Двое заняты хоть каким-то, но делом: пас, вист, ремиз… А он, Пастух, кукует обок. Наблюдает за процессом пассивно. Но с другой стороны, отчего бы и не побыть болваном малость? От Марины все равно не отойдешь, значит — сиди, помалкивай, слушай карточные реплики. А если она все ж проиграет, то, похоже, и впрямь придется сходить с поезда. И что делать? Ждать следующего? Сутки где-то в жопе мира перекантовываться? Очень не хочется. К тому ж опасно. Плюс — исключено по определению. Так что оставался в теории лишь некий вариант: выкинуть Бонда за борт и сделать вид, что ничего не было. Это несложно…
Пастух молчал, потому что по его роли «сопровождающего от Академии наук» протесты не планировались. Его, Пастуха, дело — пасти Марину. И помалкивать в тряпочку.
Хотя позвонить Наставнику придется, если и впрямь Марине сойти выпадет. Какое-никакое, а все ж ЧП…
И покатилось.
— Вправду на вылет играем? — спросил Бонд.
— Вправду, — сказала Марина. — Кто по сумме партий проиграл, тот и выходит. Полагаю, если я продую, то нам с Пастухом придется сойти с поезда вдвоем.
— Просто садизм с мазохизмом какие-то… — нерадостно заметил Бонд. — Ну, как хотите. Желание прекрасной дамы — закон… Сколько партий?
— А сколько до обеда успеем.
И начали. И катилось все это не много, не мало, а почти полтора часа. Уж и к обеду люди подходить стали, уж и бутыль коньяка «Отборный» почти допита была, в основном Бондом, Марина второй бокал еле-еле цедила, уж и станция Белогорск за окном образовалась, стоянка полчаса, уж и Пастуху не сиделось, а хотелось как минимум походить по вагону-ресторану, размять ноги, даже выйти на перрон. А они играли. Пастух счет партиям потерял. Он и не подозревал, что Марина столь азартна, хотя играла она спокойно, очевидно расчетливо и как-то даже медленно: тянула паузы между сдачами…
И — главное! — никто на нее, на Марину, не пытался покуситься. Ну — никто! И хотя вагон-ресторан уже наполнился страждущим обеда народом, ни один из присутствующих мужеского пола не вызывал у Пастуха никаких подозрений. Тать ожидался, а татя не обнаруживалось. Даже Бонд на его роль как-то не слишком подходил.
— Прикупаю, — сказала Марина и взяла две карты.
Умостила их в колоде, пробежала пальчиком по своим картам, сняла две, сбросила, сказала:
— Вист.
— Пас, — сказал Бонд и положил карты.
— Закрываем казино. Время обеда, как видно. И восемь — шесть в мою пользу, уж не обессудьте, — сказала Марина, привычно улыбаясь детской счастливой улыбкой. — Готовы выслушать мое желание?
— Я весь в соплях и печали, дорогая Марина, как вы меня, профессионала, да так с налету… Может, я поддавался вам?
Вопрос был вроде бы куртуазный, ан подтекст в нем наличествовал: может, он и вправду поддался женщине, которую, не исключено, и подстерегал? Пастух, вообще-то его подозревал не по-детски и во всех грехах мира и подумывал: ну, просрал он в картишки, так, и что с ним дальше делать? Терпеть шесть суток подряд? Или все же вариант: по-тихому из вагона — на насыпь, как тех ночных мужичков?..
Пока все вопросы — теоретические. Пока.
А Марина возьми да и скажи:
— У вас есть десять минут на сборы, Борис Павлович. Надо успеть. Мы с Пастухом вас проводим из вагона на перрон и помашем ручкой. Вот и все мое желание.
И встала. Махонькая, круглая, уютная, лицо серьезное, губы сжаты в ниточку. Типа: проигравший — платит. А цена известна, оговорена, возражений, помнится, не было: на вылет. Буквально.
— Как? — с искренним изумлением спросил он. — Мне ж в Москву надо, там дела…
На секунду или на сколько-то он потерял лицо. Лицо Бонда. Человека, не теряющегося ни в какой ситуации. Пастух поймал эту секунду и мимолетно пожалел мужика: проигрывать всегда обидно, а вот терять лицо… Стыдновато. Можно не продолжать.
Но эта была всего лишь секунда. Она промелькнула, и Бонд уже вел себя буквально как Бонд.
Встал, счастливо улыбаясь, наклонился к руке Марины, поцеловал в ладонь.
— Был рад безмерно, — сказал. — Сколько стоим?
— Уже минут пятнадцать. А всего — тридцать. Долгая вообще-то стоянка, — тоже улыбаясь, сказала Марина.