Медленный солнечный ветер
Шрифт:
Девушка сама не заметила, как оказалась посреди толпы. Дарко не было видно.
Ее мгновенно охватил животный, инстинктивный страх. Она осталась одна посреди голодных беженцев. Прижавшись к стене дома, Димитрия закрыла глаза и попыталась хотя бы успокоиться, но холодный пот тек по ее лбу и щекам, скатывался на шею, снова и снова напоминая ей об одном и том же.
"Он тебя бросил, — нашептывал ей коварный голосок, — испугался и бросил".
Произошло то, чего она так боялась.
Не хотел Дарко доставить ее ни на какой слет. Она ему вообще была не нужна, раз он так легко бросил ее одну на съеденье беженцам.
Вот к ее щеке прикоснулась чья-то шершавая ладонь, и Димитрии со страху стало казаться, что она слышит знакомый голос. Открыв глаза, девушка поняла, что она не ошиблась — знаком ей оказался не только голос, но и его обладатель. Перед ней стояла та самая женщина, которая заинтересовалась ей у границы. К ногам беженки цеплялся мальчик-дьяволенок.
Внутри Димитрии все похолодело. Было такое ощущение, будто к ней вернулись разом все ее ночные кошмары. Это галлюцинации, наверное, это они…
Беженка что-то прошипела на чешском и что было силы вцепилась в плечо Димитрии. Девушке ничего не оставалось, как повиноваться. Идти оказалось совсем недолго — буквально за следующим поворотом оказался вход в подвал, в который женщина Димитрию и повела. Беженка оказалась настолько сильной, что Димитрия поняла — даже если ей удастся выжить, на теле останутся гематомы в тех местах, где она к ней прикасалась.
Едва за ними закрылась дверь, как за ней скрылся гомон, доносившийся с улицы, и последний шанс на спасенье. Стены, наверное, были проложены звукоизолирующими материалами, так что вероятность, что, если Димитрия будет кричать, ее кто-нибудь услышит, была равна нулю.
В подвале было полно народу: человек десять беженцев и двое детей, не считая мальчика-дьяволенка. Коренастая женщина с впалыми глазницами тут же поднялась с матраца, на котором сидела, когда увидела, кого привела ее соратница. Сначала она одобрительно зацокала языком, а потом со скоростью молнии подскочила к Димитрии и принялась ее ощупывать: ее руки касались девичьего тельца везде, где только могли дотянуться.
Затем коренастая что-то коротко бросила остальным, и Димитрию тут же облепила целая стая голодных женщин-беженок. Среди них не было ни одного взрослого мужчины, но проще от этого не становилось.
Запястья девушки плотно, до боли, скрутили веревками, а саму ее привязали к единственной железной кровати, которая стояла в подвале. Сразу после этого женщины покинули подвал, и в нем не осталось никого, кроме разбитой Димитрии.
Снова одна.
Часть вторая
Ангелы и бесы
Глава восьмая
Она смотрела на эту странную девушку исподлобья. В ее голове пробудились смутные искры воспоминаний. Как будто она уже видела ее где-то прежде.
Хранимира прикрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти размытые картинки прошлого. Но все, что ей удалось уловить, — это чей-то грубый смех, выныривающий из пустоты.
— Ты слишком слабая. Таких даже добровольцами не возьмут. — Кто-то толкнул ее в плечи. Удар.
Она хотела что-то сказать, но язык ее не слушался. Кто-то выхватил у нее из рук сверток с хлебом. Кто-то хотел оставить ее умирать голодной смертью. Ее — сироту.
Нападавший мгновенно растворился во мраке, оставив на ее щеке глубокий порез. В короткой схватке Хранимира оказалась слишком уязвимой. С тех пор на ее щеке навсегда поселился безобразный нежно-розовый шрам со следами от неумелых швов, которые она сама себе наложила.
С тех прошло… сколько? Три года?
Она не видела нападавшего, но тем не менее запомнила его. Эти горящие в темноте серые глаза и тонкие руки с шершавой кожей.
Хранимира резко распахнула веки.
Но почему она вспоминала об этом случае сейчас, глядя на умирающую девушку, привязанную к железной кровати?
Светло-русые волосы растрепались по плечам, под закрытыми глазами проглядывались фиолетовые синяки. Тело незнакомки обмякло так, что, казалось, она уже была мертва. Но Хранимира слышала тихое человеческое дыхание. Слух ее еще никогда не подводил.
Ей нравилась эта жизнь — немножко дикая, сумасшедшая. Сначала всем было трудно, но потом все стало как-то… обыденно. И вид сырого мяса уже не так пугал. Что же касалось каннибализма (Хранимира не забыла это слово, хотя забыла очень и очень многое о своей прошлой жизни), то со временем это понятие тоже перестало вызывать отвращение и тошноту. Это путь к выживанию, а все, что помогает выжить — не имеет основания для осуждения.
Девушка в углу подвала наконец дернулась. Проснулась.
"Господи, спаси ее".
Хранимира почему-то боялась за нее. Она знала: остальные скоро вернутся. Возможно, через час. Может, даже раньше. Это зависело оттого, насколько удачной выдавалась охота. Ее с собой никогда не брали, потому что это было не только бесполезно, но и опасно. Набожная Хранимира не только боялась убивать, но не могла даже смотреть, как это делают другие.
Она глядела на прикованную девушку, прижав колени к груди и выставив руки вперед, — инстинктивная защита. Девушка снова дернулась, и Хранимира увидела ее лицо.
"Она".
Мысли у нее были короткие, быстрые, как компьютерные сигналы. Ее тело, ее разум упростились до уровня млекопитающих вроде волков. Да, по сути, она таковой и являлась.
Теперь Хранимира понимала, почему ей вспомнилась эта забытая история с хлебом. В пыльном подвале ее бывший враг выглядела поистине жалко, но от этого Хранимира не испытывала чувство превосходства. В интернате их учили прощать, а сложившаяся жизнь беженки научила ее мстить.