Медленный яд ночи

Леки Энн

Тут она взглянула прямо на Кельса.

— Уважаемая, — сказал Кельс. — Вот только хамить не нужно.

— Я говорю то, что думаю, — огрызнулась женщина. — Мой народ за масками не прячется.

— Да нет же, — спокойно возразил Авт. — Ваша маска — жестокость и прямая до грубости речь в свою защиту. Мы видим вас такой, какой вы хотите казаться, а не ваше подлинное естество. В маске или нет, а стражник Инаракхат честнее вас.

Женщина снова издала презрительное фырканье, но ничего больше не сказала.

Кельс мгновение смотрел в иллюминатор, собираясь с мыслями и пытаясь

успокоиться. Ему захотелось покинуть бар, но это выглядело бы в своем роде как бегство.

— Уважаемый Авт, вы намерены пообщаться с родом своей бабушки?

Он не об этом намеревался спросить.

Вопрос Авта Эмниса, кажется, не удивил.

— Не знаю. А вы бы рекомендовали это?

Да, нет, не знаю — разные ответы сталкивались, перепутывались, лишали его дара речи. Род Гхем, в котором и помыслить не могли об отношениях с его неудачливым семейством, Авта примет не лучше, и мысль эта Кельса огорчила. А также порадовала. Пускай гхеманцы узнают, кого отвергли!

Ну или, во всяком случае, они могут обойтись с гостем хотя бы вежливо.

— Трудно сказать наверняка, уважаемый. Но...

— Да?

— Если так поступите, обзаведитесь маской. Не в лавках возле космопорта, и даже не на берегу реки. Ищите на третьем холме, возле квартала ювелиров. И выбирайте маску не слишком тонкой работы, не слишком яркой расцветки.

— Я и сам склонялся бы к такому выбору, — сказал Авт. — Еще раз благодарю вас за совет.

Он помедлил, словно не решаясь продолжить.

— Торговка Хис такая завзятая сплетница...

Кельс за маской нахмурился.

Авт тихо продолжил:

— Она рассказала фантастическую и романтическую историю о вашем юношеском любовном разочаровании. Я уверен, что не... — Авт сделал едва заметный иронический жест, — из какого-либо к вам неуважения, но пытаясь меня снова отпугнуть от попыток выйти на контакт с родом моей бабки. С кем бы то ни было. Но когда я услышал вашу историю, то задумался. Привязались ли вы к чему-то, что обязаны были отпустить? Дочь богатого аристократического рода не выбирает ни первого мужа, ни даже второго. Но третьего мужа ей, возможно, было бы позволено выбрать по зову сердца. Вероятно, вы ее не так хорошо знали, как могли подумать. И да, если слова уважаемой Хис правдивы, та девушка повела себя очень недостойно.

Он слегка поклонился в знак извинения.

— Простите мою самонадеянность...

— Ее род... — начал Кельс, и Авт поднял бровь. Кельс был рад, что на нем маска. — Это было давно, уважаемый.

— Я вас обидел. Пожалуйста, поверьте: я к этому не стремился.

— Я верю, уважаемый, — ответил Кельс самым спокойным тоном, на какой был способен, в замешательстве поклонился и покинул бар.

* * *

Шесть месяцев на маленьком судне — долгий срок. Вид из иллюминаторов «Драгоценности Афат» не отличался от обычного. Можно было, конечно, резаться в фишки до одурения, но количество потенциальных противников оставалось ограничено. Даже ставки спустя месяц в пути надоели.

— Шесть или семь поколений назад иметь в роду гаонского предка считалось модным, — сказал Авт

Кельсу под конец первого месяца. Фаунтийка, которую Авт обыграл в фишки третий раз кряду, молча и оскорбленно удалилась, так что они остались одни в баре для пассажиров. — Чем дальше в генеалогии, тем лучше. Слишком близкий и бедный предок — и станешь полукровкой, чужаком в собственной семье. Родственники моей матери всегда подозревали, что мой отец, гаонец-полукровка, из наемников. Они заботились обо мне после смерти родителей, но скорее из чувства собственности, чем по иным соображениям.

— Если бы твоя бабушка никогда не покидала Гаона, — сказал Кельс, размышляя и о себе, и об Авте, — твое детство сложилось бы совсем по-другому!

— Это правда, но я бы не стал Автом Эмнисом.

* * *

На втором месяце путешествия библиотека с развлекательными записями, казавшаяся поначалу такой большой и разнообразной, стала монотонной и наскучила. Попутчики, поначалу манившие экзотической чужеродностью или приятельской близостью, утратили все очарование и стали раздражать. Тесные пространства превратились в ловушки и продолжали сужаться.

С тех пор, как Инаракхат Кельс познакомился с напарниками по Страже, офицерами Нинаном и Трисом, компания у них сложилась более или менее приятная, несмотря на некоторое недоверие с их стороны; хотя его род и пришел в запустение, но был выше их агнатов. Под конец второго месяца пренебрежительные реплики офицеров о пассажирах, а в особенности Авта Эмниса, стали напрягать Кельса. Эти ремарки ничем не отличались от тех подколок, какие они отпускали в адрес герентатских путешественников, ранее искавших свои гаонские корни, и Кельса в прошлом веселили. Но теперь он понял, что его надменность иного происхождения и нацелена в иную сторону.

* * *

На третий месяц начало казаться, что никакого мира за пределами корабля никогда не существовало, и продвижение во тьме длится вечно. Жизнь до путешествия стала далеким воспоминанием, нереальным и странно текстурированным. Пункт назначения представлялся ненадежным понятием. В этом месяце они миновали обломки последнего из кораблей, которые осмелились преступить запрет на работу систем связи, и эта встреча привлекла несоразмерный значению интерес пассажиров.

— Как ты и обещал, — сказал Авт Кельсу, наблюдая за обломками мертвого судна. Он говорил тихо, поскольку другие — вспыльчивая фаунтийка, турист с Преподобия, даже Хис Сулька, для которой это зрелище не было внове, — молчали. — Интересно, зачем они так поступили.

— Дураки были, — предположила Хис.

— Или обезумели от изоляции, — сказал турист с Преподобия. По тону было похоже, что это шутка, но убедительности ей недоставало.

* * *

На четвертый месяц воцарилась отчаянная скука. Бежевые стены без отделки, чернота в иллюминаторах, питательная, но однообразная кормежка, слились в неразрывный фон; сенсорная депривация принуждала разум сочинять все новые фантазии в попытках отогнать ментальный голод.

— Ты читал Ферсай? — спросил Кельс. Они с Автом сидели в баре одни.