Медная пуговица
Шрифт:
Она направилась к выходу, и Гренер послушно пошел ее провожать.
– Вы можете намекнуть своему Польману, – сказала она уже в передней, – что Эдингер чувствует себя очень плохо. И вы, как врач, весьма тревожитесь за его здоровье.
Мы опять очутились в машине.
– А теперь куда? – поинтересовался я.
– В цирк, – сказала Янковская. – Я хочу немного развлечься.
К началу представления мы опоздали, на арене демонстрировался не то третий, не то четвертый номер, но это не огорчило мою спутницу.
Мы сидели в ложе, и она снисходительно посматривала то на клоунов,
– Вот наш номер, – негромко заметила она, когда объявили выход жонглера на лошади Рамона Гонзалеса.
Оркестр заиграл бравурный марш, и на вороной лошади в блестящем шелковом белом костюме тореадора на арену вылетел Гонзалес…
Оказалось, я его знал!
Это был тот самый смуглый субъект, который дежурил иногда в гостинице у дверей Янковской.
Надо отдать справедливость, работал он великолепно. Ни на мгновение не давал он себе передышки.
Лошадь обегала круг за кругом, а в это время он исполнял каскад разнообразных курбетов, сальто и прыжков. Ему бросали мячи, тарелки, шпаги, он ловил их на скаку и заставлял их кружиться, вертеться и взлетать, одновременно наигрывая какие-то мексиканские песенки на губной гармонике. Но самым удивительным было его умение стрелять. Это действительно был Первоклассный – да какое там первоклассный! – феноменальный снайпер. Гонзалес выхватил из-за пояса длинноствольный пистолет, и одновременно служители подали ему связку обручей, обтянутых цветной папиросной бумагой. Он взял их в левую руку, в правой держа пистолет. В цирке пригасили свет, цветные лучи прожекторов упали на арену, и наездник становился попеременно то голубым, то розовым, то зеленым. В оркестре послышалась дробь барабана. Лошадь галопом помчалась по кругу, а Гонзалес, не выпуская пистолета, хватал правой рукой диски, бросал вверх перед собой и, когда цветные диски взлетали к куполу, стрелял в них, продырявленные диски быстро плавно возвращались обратно, Гонзалес подхватывал их головой, и они повисали у него на плечах…
Этот человек имел изумительный глазомер и выработал необыкновенную точность движений!
Я с интересом наблюдал за его искусной работой… Не знаю почему, но мне вспомнился вечер на набережной Даугавы…
– Да, этот Гонзалес неплохо владеет пистолетом, – сказал я. – У меня такое чувство, точно я уже сталкивался с его искусством…
– Возможно, – согласилась Янковская. – Только это никакой не Гонзалес, а самый обыкновенный ковбой, и зовут его просто Кларенс Смит.
Он еще несколько раз метнул свои диски, выстрелил в них, поймал и спрыгнул с лошади. Вспыхнул свет, прожектора погасли, Гонзалес, или, как его назвала Янковская, просто Смит, принялся раскланиваться перед публикой.
Он остановил свой взгляд на Янковской, а она приложила кончики пальцев к губам и послала артисту воздушный поцелуй.
Как только объявили номер каких-то эксцентриков, Янковская заторопилась к выходу.
– Вы устали или надоело? – осведомился я.
– Ни то и ни другое, – ответила она на ходу. – Не надо заставлять себя ждать человека, которому еще предстоит серьезная работа.
Мы ожидали Гонзалеса у выхода минут пять, пока он, по всей вероятности, переодевался.
Он
– О! – сказал он, бросая на меня колючий неласковый взгляд.
– Быстро! Быстро! – крикнула она ему вместо ответа.
Через минуту мы уже опять неслись по улицам сонной Риги, а еще через несколько минут сидели в номере Янковской.
– Познакомьтесь, Кларенс, – сказала она, указывая на меня. – Это Блейк.
– Нет! – резко сказал он. – Нет!
– Что “нет”? – спросила Янковская со своей обычной усмешечкой.
– Я не хочу пожимать ему руку. Он мой враг!
– Не валяй дурака, – примирительно сказала Янковская. – Никакой он тебе не враг.
– Ладно, останемся каждый при своем мнении! – ворчливо пробормотал Смит. – Что тебе от меня нужно?
– Поймать бешеную лошадку, – сказала Янковская.
– Кого это еще требуется тебе заарканить? – спросил Смит.
– Начальника гестапо Эдингера, – назвала Янковская.
– Ну нет, за такой дичью я не охочусь, – отказался Смит. – Потом мне не сносить головы.
– Тебе ее не сносить, – сказала Янковская, – если Эдингер останется в гестапо.
– Мне он не угрожает, – сказал Смит, посмотрел на меня прищуренными глазами и спросил: – Это вам он угрожает?
– Хотя бы, – сказал я. – Я прошу вас о помощи.
– Туда вам и дорога, – пробормотал Смит, придвинулся к Янковской и сказал: – Я бы перестрелял всех мужчин, которые вертятся возле твоей юбки.
– Надо бы тебе поменьше ерепениться, – сказала Янковская. – Это Шериф требует смерти Эдингера.
Я не знал, кто подразумевался под этим именем, но вполне возможно, что это был все тот же генерал Тейлор.
– Знаю я, какой это Шериф! – мрачно проговорил Смит и указал на меня. – Гестапо небось собирается кинуть этого парня в душегубку, и тебе хочется его спасти.
– Вот что, Кларенс… – Янковская вцепилась в его руку. – Если ты не сделаешь этого, тебе не видать меня в Техасе. Не будет ни дома на ранчо, ни холодильника, ни стиральной машины. Ищи себе другую жену!
– Все равно ты меня обманешь! – пробормотал Смит и закричал: – Нет! Нет! И нет! Пусть они подохнут, все твои ухажеры, может, я только тогда тебя и получу, когда тебе не из кого будет выбирать!
– Кларенс! – прикрикнула на него Янковская. – Ты замолчишь?
– Как бы не так! – закричал он в ответ. – Ты что же, за дурака меня считаешь? Ты думаешь, я забыл тот вечер, когда ты помешала его задушить? Теперь я и рук марать об него не буду, пойду в гестапо и просто скажу, что твой Блейк, или Берзинь, или как он там еще теперь называется, на самом деле русский офицер…
Янковская стремительно вскочила и подбоченилась, совсем как уличная девка.
– Пуговицу, Блейк, пуговицу! – крикнула она. – Нечего с ним церемониться! Покажите ему пуговицу!
Я послушно достал пуговицу и разжал ладонь перед носом Смита.
Янковская оказалась права, когда назвала эту пуговицу талисманом. Этот упрямый и разозленный субъект уставился на нее как завороженный…
Он с сожалением посмотрел на нее, потом на меня и, точно укрощенный зверь, подавил вырвавшееся было у него рычание.