Медноголовый
Шрифт:
Холмс неохотно кивнул, соглашаясь. Оба они вскарабкались на холм, держась змеистой тропки, что вела к вершине, на которой обосновался 15-й Массачусетский. Склон был пологим достаточно, чтобы человек мог подниматься без помощи рук, но в ночи порой ступни скользили и съёзжая вниз, останавливались лишь тогда, когда упирались в выступающей из земли корень. Реку внизу покрывала белая пелена тумана, перечёркнутая тенью острова Гаррисона. На острове было негде яблоку упасть от солдат, дожидающихся одной из двух перевозящих через протоку лодок. Лейтенант Холмс был удивлён стремительностью течения в узкой полоске воды, отделяющей остров от виргинского берега. Лодки мгновенно начинало сносить в направлении Вашингтона, и гребцам стоило немалых усилий совладать со стихией.
Командир 20-го Массачусетского полковник Ли нагнал Холмса почти у самой вершины:
— Светает! — весело сказал он, — Всё идёт положенным порядком, Венделл?
— Так точно, сэр. Исключая то, что я голоден. Лошадь бы проглотил.
— Позавтракаем в Лисбурге, — воодушевлённо заверил его полковник, — Ветчина, яйца, свежий хлеб, кофе. И, конечно, превосходное южное масло! Пир на весь мир! Вне сомнения, городской люд будет клясться и божиться: мы, мол, никогда не поддерживали мятежников, храня верность дяде Сэму…
Полковник вдруг дёрнулся и резко повернулся в ту сторону, откуда донёсся напугавший его резкий лающий крик, эхом отдающийся среди деревьев на вершине. Жутковатое уханье переполошило солдат. Они застыли, напряжённо вглядываясь во мрак и подняв ружья.
— Спокойно! — провозгласил полковник, — Просто сова!
Он уже понял, что это ночная хищница летит в своё логово с желудком, полным мышей и лягушек.
— Ведите своих парней, Венделл, — распорядился командир, — дальше по тропке, пока не сомкнётесь с левофланговой ротой пятнадцатого полка. Там дожидайтесь меня.
Лейтенант Холмс двинулся во главе роты за спинами бойцов 15-го Массачусетского, остановившись на краю крохотного лужка, залитого лунным светом с россыпью тёмных пятен теней от одиноких кустов и акаций. Где-то в этих местах разведчики и обнаружили прошлой ночью вражеский бивуак. Уж не померещилось ли здесь сутки назад находящимся на взводе дозорным вместо перемежаемого кляксами теней выбеленного луной пространства скопление вражеских палаток? Лейтенант Холмс сильно подозревал, что померещилось.
— Вперёд! — рявкнул полковник 15-го Массачусетского Дивенс, и его люди высыпали на поляну.
Полковник 15-го Массачусетского Чарльз Дивенс-младший, 1820–1891. До войны — юрист и политик.
Никто их не окликал. Никто не стрелял.
Юг мирно спал, не ведая, что Север сделал ход конём.
Восходящее солнце тронуло золотом реку и пронзило копьями лучей стену леса. Петухи пели в усадьбах Лисбурга, где поили коров перед первой дойкой. Отпирались мастерские, простоявшие пустыми целое воскресенье, и звон инструментов знаменовал начало новой трудовой недели. А за городом курились дымы кашеварских костров стерегущей реку бригады Конфедерации.
Легион Фальконера костры потушил давным-давно, хотя в спешке особой нужды не было. Денёк обещал быть отменным, поход до Сентервилля — коротким, и восемь сотен легионеров обстоятельно готовились к маршу, причём майор Таддеус Бёрд, командующий полком, подчинённых не торопил. Он лениво слонялся по лагерю, то и дело останавливаясь поболтать, будто с соседями во время утренней прогулке.
— Боже правый, Старбак… — ахнул он при виде командира роты «К», — Что с вами?
— Плохо спал, сэр.
— Больше похоже на то, что вы плохо умерли. Плохо и не до конца. — фыркнул Бёрд, — Я вам никогда не рассказывал о Мордехае Муре? Он был штукатуром в Фальконер-Куртхаусе. Как-то во вторник с ним приключилось несчастье. Умер он. Вдовушка выплакала все глазыньки, дети выли ошпаренными котами, похороны назначили на субботу. И вот, представьте себе картину: развёрстая могила, вокруг — толпа горожан в трауре, преподобный Мосс уже открыл рот, дабы обрушить на нас одну из своих нуднейших речуг, ан не судьба. Гроб открывается, и из него восстаёт виновник торжества! Живёхонький, как вы или я. Ну, по крайней мере, как я, если быть совсем точным. А видок у него был один-в-один, как у вас сейчас, Старбак. Один-в-один. Такой же помятый и не совсем от мира сего.
— Мерси за комплимент, сэр.
— Всегда пожалуйста. Потом все разошлись по домам, а док Билли вцепился в несостоявшегося покойничка, как собака в кость, и, подвергнув его тщательному осмотру, напророчил Мордехаю ещё минимум десять лет жизни. А тот возьми и окочурься на следующий же день! И теперь уже окончательно. Доброе утро, сержант!
— Доброе утро, майор. — пробурчал Труслоу.
Ни один из офицеров не мог похвастать тем, что слышал от Томаса Труслоу обращение «сэр», даже командир Легиона Бёрд, хотя майору сержант, несомненно, симпатизировал.
— Помните Мордехая Мура, Труслоу?
— Чёрт, да. Недоумок и ради спасения души не сумел бы ровно штукатурку класть. Нам с отцом однажды пришлось после него половину хлопкового склада переделывать. Бесплатно, между прочим.
— Значит, строительное дело не понесло с его кончиной той утраты, которую, несомненно, понесло бы с его воскрешением. — бодро и сложно заключил Бёрд.
Бёрд имел прозвище «Птичка-Дятел», и был высок, нескладен и тощ, как скелет. Он возглавлял крохотную окружную школу в Фальконер-Куртхаусе в тот момент, когда муж его сестры, крупнейший местный землевладелец Вашингтон Фальконер создал Легион своего имени. Сейчас Вашингтон Фальконер, получивший ранение под Манассасом, долечивался в Ричмонде, оставив вместо себя Бёрда заправлять в Легионе на птичьих (как бы каламбурно это ни звучало) правах. В Легион Таддеус Бёрд вступил, вероятно, одним из последних, да и неизвестно, вступил бы вообще, если бы сестрица не сосватала его мужу в майоры для ведения бумажной работы. На диво всем, бывший учитель проявил себя командиром даровитым и умным. Люди его любили, может, потому, что чувствовали в нём насмешливую снисходительность к слабостям человеческой натуры.
Бёрд взял Старбака под локоток, увлекая прочь от роты:
— Буквально на пару слов, капитан.
Они выбрались на полянку, расчерченную кругами: бледными и большими на местах снятых палаток, меньшими там, где выщипали траву привязанные офицерские лошади и совсем маленькими, чёрными — от кострищ. Старбаку подумалось, что долго ещё после ухода Легиона круги будут напоминать о пребывании на этом луге воинской части.
— Что ты решил, Нат? — в лоб спросил Бёрд.
Старбака он уважал, и в голосе майора Натаниэль распознал искреннее участие. Бёрд тем временем достал пару дешёвых тонких сигарок, одной угостил Старбака, другую взял сам, чиркнул спичкой.